Золотой тупик IV

– А такие вот рыбацкие сапоги, как твои, я за двадцать тысяч на базаре видел. Двадцать тысяч, с ума сойти! – сказал больной инфляцией вошедшей.

Мисс икнула.

– Звиняйте, господа. Эти рыбацкие сапоги я за долляры покупала, старче, а сколько в рублях будет я не рублю.

– Доллары! – возмущённо и гневно вскричал её сосед. – Кто их видел, доллары эти?!

– Деньги, как деньги, – зевнула и улыбнулась мисс Эдди, —а я тебя, где-то видела, только не помню где.

– Боже, да это ты, несравненная Лилия?! Я тебя боюсь, ты меня преследуешь? Мы с тобой ехали в одном купе, дорогая, в Москву, – толкнул Эдди локтем бухгалтера, уже давно смотревшего зачарованно в глубокий мысок на аппетитной груди мисс. Представь, и в столице я тебя видел. Как очередной конкурс прошёл? Поклёвка в таких сапогах хорошая была? Побила конкуренток?

– Одной стерве старой фингал засандалила, – хохотнула мисс, – не понравилось ей, как я говорю. Чё не так? Говорю, как все. Та ну их, тощих селёдок: всё куплено было, малыш, своих проталкивали, шлюшек столичных.

– Крутой у тебя анабасис выходит, Лилия, без компаса и карт, за какой-то месяц несколько тысяч километров покрыла. На Восток теперь? Азию покорять, Кавказ…

Румяный не дал ему окончить. Драматично вытянув к нему руку, он пылко выдохнул:

– Семьдесят пять тысяч телевизор!

Глянув на него задумчиво, Эдди сказал:

– Вселенная возникла в результате флуктации физического вакуума в точке сингулярности.

– А там и в Японию, может быть, покоришь, – продолжил он разговор с мисс.

– Домой еду. Устала я от этих конкурсов. У вас выпить чего-нибудь есть? – до хруста потянулась Лилия.

– Только чача осталась.

– Давай чачу, – согласилась мисс.

Не моргнув, она выпила пол стакана, закусила лимоном и, пробормотав: «Я покемарю малость», отвалилась спиной на стенку.

Эдди повернулся к бухгалтеру, не сводившего глаз с заснувшей мисс, подмигнул.

– Проняло? Надоела холостяцкая жизнь?

Бухгалтер вздрогнул, отвёл взгляд.

– Магия какая-то. Формы, однако…

– Уверяю вас, дружище, эти формы будут расти, как тесто. Через год-три она превратится в Данаю местного разлива.

Розовощёкий старик, задумчиво глядевший в окно, ожил, проговорив:

– На тысячу купил пять пар носков. На тысячу!

Эдди строго глянул на него:

– Субъективная сторона объективного восприятия материального мира через духовные практики астрального тела ведёт к полной иллюзии причастности своего эго к высшему проявлению метафизического начала через конец его отрицания в стадии принятия всего сущего в этом мире на веру что ведёт в итоге…

Не докончив, он выдохнул:

– Фу-у -у… ферштейн?

Старик с интересом глянул на него.

– Иностранец?

– Пожалуй, да, – кивнул Эдди.

– Немец?

– Наполовину швед.

– И почём у вас хлеб?

– Одна крона.

– Это на наши сколько будет?

– Порядка двадцати копеек, думаю.

– Вот это да! Как в СССР.

– О, да. У нас социализм. Капиталистический социализм.

– А яйца? – с загоревшимися глазами вопрошал попутчик, зарумянившись сильнее.

– Одна крона яйцо.

– Как же так? Хлеб – крона и яйцо крона. Это ж десять крон за десяток, однако!

– У нас произошёл страшный куриный мор, что и привело к таким ценам.

– Беда. А носки?

– Одна крона десять пар. Мы их не стираем, выкидываем.

– Ещё бы! Десять пар по цене буханки хлеба. Живут же, черти!

Бухгалтер еле сдерживал смех. Призывно гуднув, поезд тормозил у станции Невинномысская.

– Разбудите даму, ей выходить, – сказал Эдди старику. Тот погладил мисс по плечу.

– Подъём, барышня-красавица, нам выходить.

Мисс открыла глаза поправила причёску и симметрию груди, сонно глянула в окно.

– Щас борщеца домашнего, сальца и у койку, – потянулась она.

Расстроенный инфляцией попутчик выходил с ней. Из прохода донёсся его голос:

– Представляешь, у шведов хлеб стоит одну крону, это двадцать копеек.

Эдди с бухгалтером облегчённо выдохнули.

Совсем скоро показался седоголовый Машук, поезд подходил у Пятигорску. Пассажиры шумно одевались, доставали свои баулы, чемоданы, собираясь, наконец, ступить на земную твердь. Оделись и Эдди с бухгалтером.

Глава XXXIV. Долг платежом прекрасен, или Куры денег не клюют.

Виктор встречал друга, тиская его в медвежьих объятьях, он тараторил:

– Эдос, Эдос, у меня сын. Сын! Вникаешь? Такое чудо, он такой красивый. Ангел!

Он потащил друга к машине, усадил, протянул шкалик коньяка. Быстро набрав скорость, продолжил восторженно:

– Эдос! Если бы ты знал, как долго мы с Маришей пытались его сотворить. По врачам ездили, в монастыри, к каким-то бабкам. И вот случилось – у меня сын, маленький Эдька! Прикинь, я судьбу свою сиротскую победил, я отец, у моего сына есть семья и фамилия, у меня будут внуки с фамилией Банников!

Эдди, смеясь, постукивал друга по плечу:

– Тише, тише, не гони, отец и будущий дедушка, дорога скользкая, тебя сын с женой ждут.

Похорошевшая и похудевшая Марина, прижала Эдди к себе, провела в спальню, прижимая палец к губам. Малыш спал со скорбным личиком, еле слышно звучал магнитофон с записью диска битлов «Abbey road». Виктор обнял Эдди и Марину: