Золотой убегает песок…

Дэвид смотрит на меня так, будто видит насквозь и знает обо мне абсолютно всё. Даже то, что я не смогу рассказать сама о себе из-за банального неведения. Это взгляд человека, желающего касаться. Словно сгорающего живьём в ожидании этого момента. И остро нуждающегося в том, чтобы просто быть рядом. Возможно, на любых условиях. Только лишь ради шанса держаться поблизости и, может быть, однажды стать самым родным и близким на свете. Он моргает, и эти эмоции несколько теряются в его зрачках, проваливаясь куда-то глубоко, хотя и не полностью, не до полного исчезновения. Я продолжаю чувствовать их. Пропитываться ими. Дышать этими ощущениями. Вдыхать его самого каждый раз, когда, поднимаясь при совершении вдоха, моя грудь касается его рубашки. Да и между пополнениями лёгких кислородом тоже. Этот запах словно наркотик. Ты подсаживаешься быстро и неудержимо, а потом понимаешь, что бросить и слезть будет трудно. В моём случае даже невозможно. Наверное, поэтому моя левая рука как сжала плечо, скрытое слоем идеально сидящего материала, так и сохраняет этот телесный контакт. И та же самая причина, вероятно, объясняет то, почему я не чувствую ни единой доли румянца, который должен был коснуться моего лица и изменить его цвет. Я вся на виду и понятия не имею, что Олдридж доподлинно думает обо мне прямо сейчас, но это словно теряет всякое значение. Лишается прежде устойчивого места в моей голове. Вытесняется разумом за её пределы. Если и не навсегда, то, по крайней мере, надолго.

Тем временем меня настигает прикосновение к бедру. Раскованное и смелое, оно сопровождается лаской и сгибает мою ногу в колене, что я уже не смею отменить и ощущаю, как Дэвид становится будто продолжением меня. И, наплевав на одежду, касается живота скользящим движением, уже одним этим заставляя дрожать и желать большего, а потом и вовсе пересекает невидимую линию настойчивой, но нежной ладонью. Даже будь у меня возможность помешать, оставь он мне хоть какую-то лазейку, я бы ничего не смогла поделать. Руки, обе смявшие низ рубашки на широкой спине несколькими мгновениями ранее, словно одеревенели и стали безжизненными. Правая нога, что теперь единственная удерживает весь мой рост и вес в вертикальном положении, уже хочет лишь отказаться от этой миссии. Чтобы Олдридж перестал меня мучить и изводить, а просто прижал к стене всем телом и сделал то, что, как ему точно отныне известно, нужно в одинаковой степени нам обоим. Но он медлит, будто жаждет слышать мольбу. Я вся теряюсь под его незнакомым прежде взглядом, в котором есть что-то новое и торжествующее, когда Дэвид прислоняется своим лбом к моему и выдыхает мне прямо в губы возбуждающим и обжигающим шёпотом:

– Ты точно такая, как я и ожидал.

Разрываясь между стыдом, нетерпением и потребностью, я вздрагиваю, ставшая особенно чувствительной, когда убедившаяся во всём рука возвращается мне на живот, и прикрываю глаза. Быть под прицелом пристального внимания и дальше просто невыносимо. Я будто кукла, с которой можно делать всё, что угодно, а она никогда не возразит. Но с той лишь разницей, что я и сама не против ею быть. Марионеткой. Игрушкой. Словно пластилином. Влюблённой в этого мужчину. Это начинает казаться сокровенной мечтой.

– Я не…

Я и понятия не имею, что собиралась сказать. Но забываю всё, чем бы оно не являлось, едва Дэвид трепетно перемещает свою ладонь выше. Его пальцы жёстко, но одновременно и мягко сжимают мою грудь, вызывая приятное томление внизу живота. Я клянусь, что чувствую собственную влажность. В несколько грубом прикосновении, сконцентрированном вокруг соска.

– Ты моя, – твёрдо говорит Олдридж, не обращая внимания на слоги, что я успела произнести.

Эти слова мгновенно поднимают мои веки обратно. Заставляют осознать, как он стягивает бельё вниз по моим ногам. Освобождает самого себя и наконец делает то, о чём я грезила на протяжении многих минут, ощущающихся сродни бесконечности. Неистово целуя подбородок и губы, вжимает меня в прохладную твёрдость за моей спиной и в то же время удерживает подле тепла своей груди и всего, что ниже её. Я хочу увидеть, как совершенное лицо искажается страстью. Почувствовать жар кожи чётче и ярче. Слишком много одежды, сохраняющейся поверх желанного тела, только мешает. Тем, что ограничивает больший физический контакт и удерживает меня на расстоянии. Пальцы суетливо пробираются под ткань рубашки, касаясь спины, покрывающейся бисеринками пота, и уже от одного этого мы, кажется, становимся ещё ближе. И всё приобретает оттенок безумия. Но оно прекрасно. И правильно. По ощущениям это самая верная вещь на свете. Всё то, что происходит здесь и сейчас, и не только. Я действительно чувствую себя принадлежащей ему. И когда это происходит в реальности, его имя впервые произносится мною вслух.

– Дэвид.