Золотой убегает песок…

– Я словно перенёсся в конец девятнадцатого века. В какой-нибудь мёртвый город-призрак.

– Виктор не живёт полноценной жизнью, но он не призрак.

– И сколько же людей тут проживает? Вместе с тобой девяносто девять?

– Вообще-то в четыре раза больше.

Я не знаю, зачем взялась ему отвечать. Просто он разговаривает со мной так, будто пару дней тому назад и не подразумевал, что я слабая и глупая дура, которая сама виновата во всех своих бедах, потому что воспитана быть отзывчивой и неравнодушной к чужим проблемам и несчастьям. Так что хоть какое-то подобие общения это, возможно, единственный способ уменьшить количество тщательно сдерживаемого гнева внутри меня. Потому что я не собираюсь делать этот свой день хуже, чем он уже есть. И я не расплачусь здесь и сейчас, даже если мне очень хочется.

– Ты позволишь мне наконец войти?

– Нет. Я хочу, чтобы вы ушли.

Я вижу его автомобиль на подъездной дорожке. Новый серебристый вольво выделяется не только на фоне моего старого ржавого пикапа, но и всеобщего запустения в целом, что лишь подчёркивает контраст между нашими жизнями. Всё это мне совсем не нужно. Чтобы кто-то вдруг увидел столь дорогущий и блестящий даже в пасмурную погоду транспорт и, не дай Бог, сделал с ним нечто ужасное. Здесь живут всего лишь около четырёхсот человек. Все, кто мог, уже давно побросали свои дома и уехали отсюда прочь, а всем оставшимся тут крохам людей просто некуда и незачем податься. Они, конечно, очень дружелюбны и полны искренности и внимания к приезжающим, особенно в связи с тем, что здесь много грунтовых дорог, разбитых техникой, по которым захочет ездить далеко не каждый предполагаемый турист, но мало ли что. Если с его машиной что-то случится, я никогда не выплачу этот чёртов ущерб. И нет, меня не волнует, что расстояние между Теллурайдом и моим нынешним местом жительства даже Олдриджу с её техническими характеристиками не преодолеть за какой-то там час. Всем потребуется гораздо больше времени, чем шестьдесят минут. И на цель, которую он себе придумал и вообразил, мне также плевать. Не знай я, что он коп, и как ему наверняка легко было меня найти, учитывая, что я и не скрываюсь, я бы чувствовала лишь безразличие и к тому, откуда он здесь взялся.

– Мэл.

– Оставьте меня в покое. Какого хрена вам так трудно понять, что я хочу быть одна?

Внезапно сдавшись, я ухожу на кухню, лишь бы не дать ему увидеть всё-таки просочившуюся в мои глаза влажность. Мне нет ни малейшего дела до оставшейся открытой двери, когда Олдриджу уже ничто не помешает войти внутрь и чувствовать себя так, словно он тут хозяин. Я одета в достаточно тёплые легинсы и длинный нежно-розовый свитер, а мои ступни надёжно согревают носки. Однако из-за этого нежеланного вторжения мне становится почти зябко и холодно. Дрожь сотрясает моё исхудавшее и эмоционально высосанное тело. Оно опустошено и испугано. И не знает, зачем вообще просыпается по утрам. Иногда я жалею, что не оказалась беременной. Так у меня, по крайней мере, кто-то бы был. Многие люди придумывают для своих детей разные легенды об их отцах, и ничего. Я бы тоже сказала что угодно.

– По дороге сюда я наткнулся на булочную и купил сэндвичи и домашнее печенье. Подумал, что вдруг ты голодная и вообще редко ешь.

– Я и сама могла бы туда сходить. Не стоило проделывать весь этот чёртов путь. У вас что, своих дел нет?

– В Теллурайде сейчас спокойно. Вряд ли я буду там ещё долго нужен. Постоянный детектив в таких небольших городах – это напрасная трата денег налогоплательщиков. С мелочёвкой справится и любой местный сержант. Например, ты. Зачем тебе здесь оставаться?

– А зачем здесь вы, мистер Олдридж?

Я поворачиваюсь к нему спустя всё это время и вижу распахнутое тёплое пальто чёрного цвета с костюмом под ним, как будто он на работе и хочет выглядеть профессионально, и опять-таки знакомые ботинки. Он поднимает на меня свои глаза, стоя в некотором отдалении около обеденного стола, на котором я замечаю бумажный бежевый пакет с эмблемой единственной в городе пекарни.

– Я не умею извиняться. Но ты, вероятно, обиделась, поэтому я…

– Я не маленькая девочка, которую дёрнули за косу, и та тут же побежала жаловаться маме, – перебиваю его я, потому что всё это просто нелепо и наивно. Мой жених не был мне верен и убил женщину, о существовании которой непосредственно в наших с ним жизнях я и не подозревала, и никакие обидные нравоучения этого не затмят. Как бы неприятно и скверно мне от них не было. Услышать их это не самое большое несчастье в моей тридцатилетней жизни. – Я переживу. Не стоило из-за такой ерунды отправляться в многочасовую поездку через половину штата. И мне не нужна ваша должность. Спасибо, конечно, но я больше не хочу её. Ни её, ни что-то подобное вообще. Я всё сказала ещё в тот день.

– Мне уйти?

– Да.

– Ладно.