Золотой век

Боль не отступила, сердце продолжало гореть, словно в нём плавили бронзу. В миг видение исчезло, и боги, и горные вершины. Алаксанду снова стоял в храме один. А в двери храма колотили снаружи.

Царь отворил их. На пороге стоял слуга. На нём лица не было от ужаса.

— Мой царь, там...

Алаксанду поднялся на стену. Люди расступались перед ним, испуганно шарахались, будто видели живого мертвеца.

На надвратной башне стояли Хеттору, Хастияр, Атанору и его сын. Последний, белый, как мел, даже не заметил появления приама. Не отрывая взгляд, он смотрел вниз. В руках Этримала сжимал лук, а фаретру со стрелами держал Хеттору. Этрималу колотила дрожь, будто в жестоком ознобе.

— Что здесь... — начал было приам.

— Вот, — не дал ему договорить Хеттору и кивнул на Этрималу, — хотел стрелять. Я у него стрелы отобрал.

Под стенами стоял человек. Тот самый изуродованный юноша, что обезглавил Тенна. Стоял в полном вооружении. Панцирь не самый тяжёлый, просто нагрудник из подвижных пластин, без массивных бронзовых наплечников, что любили аххиява. На голове шлем из кабаньих клыков с гребнем.

В правой руке копьё. В левой — большой круглый щит и второе копьё.

Он стоял в досягаемости для троянских стрел и щитом не прикрывался. В Трое хватало искусных лучников, продырявить Лигерона не составило бы труда. Но никто не стрелял.

Алаксанду сразу понял, почему. Чьи-то раскалённые безжалостные пальцы ещё сильнее сжали его сердце.

На одной из ближних крыш нижнего города трое аххиява сложили из камней алтарь и распяли на нём обнажённую истерзанную девушку. Алаксанду не смог разглядеть её лица, но по мёртвой тишине среди троянцев всё понял.

Атанору положил руку старому другу на плечо.

— Это она...

— Троянцы! Мне уже надоело ждать! — донёсся до них крик, — и богу тоже!

— Какому богу? — прошептал приам.

— Энуварио, — мрачно сказал Хастияр, — их богу войны. Этот урод принесёт Палхивассену ему в жертву.

— Я спускаюсь! — прошипел Этримала.

— Нет! — отрезал Хеттору, — он хочет не тебя.

— Он... хочет? Что? — спросил приам, — кого?

— Он зовёт человека по имени Гектор, — объяснил Хастияр, — убийцу Патрокла Менетида. Ему нужен тот, кто забрал три золотых мухи у воина «черноногих».

— Гектор! — в подтверждение его слов крикнул Лигерон.

— Это ловушка... — прошептал Алаксанду, — они ждут, что мы откроем...

— Прости, отец, — сказал Хеттору.

Алаксанду дёрнулся его задержать, но Атанору помешал. На седых щеках старого друга блестели слёзы. Приам почувствовал, что ноги его не держат.

— Не ходи, — сказал Хастияр, — они не дадут честного боя.

— Ты перестал верить в клятвы и договоры? — спросил Хеттору.

— Есть люди... — начал Хастияр, запнулся на полуслове, но всё же закончил, — есть те, с кем договориться невозможно. Поверь мне. Я знаю породу этого аххиява.

Хеттору промолчал в ответ. На него сейчас смотрело множество людей, тех, кого он знал всю жизнь. И ему казалось, что среди живых стоят и смотрят на него отец и мать, которых он даже не помнил. И ещё множество людей, которые прежде жили в Трое. И не только люди. Будто земля и камни родного города смотрели сейчас на него. Город замер.

Среди сотен лиц он остановил взгляд на одном. Рута стояла, онемев от ужаса, как и все остальные. И смотрела на мужа так, будто хотела отдать свою душу взамен его. Так было уже однажды, в тот давний день, когда Хеттору услышал её песню. И понял, как она его любит.

Между ними будто струна натянулась. Он хотел что-то сказать ей, но не мог найти нужных слов. Он смотрел на неё и душа рвалась на части, билась птицей, угодившей в силки.

Он хотел подойти, обнять, поцеловать, пригладить растрепавшиеся рыжие волосы, из-за которых когда-то звал её Лисёнком.

Он знал, что эти объятия отнимут у него слишком много сил, не дадут поднять щит и копьё.

Он знал, что если продлит это мгновение, то не будет видеть противника. Перед его взором будет стоять лицо Руты, милого Лисёнка.

Он хотел передать ей что-нибудь для сына. Что-нибудь мудрое. Слова, которые станут путеводной звездой для мальчика.

Много ли мудрости у него, двадцатичетырёхлетнего полководца?

Невидимая струна зазвенела и разорвалась, напоследок издав звук, потонувший в тишине.

Тогда Хеттору вдруг почувствовал, что воздух в Вилусе стал уже не смрадным, а снова свежим и чистым. Он вдохнул его полной грудью и сказал:

— Откройте мне ворота.

Он спустился вниз. Воины подали ему панцирь, он начал облачаться. Закончив, надел шлем с крашенным охрой конским хвостом на макушке. Взял в руки щит и пару копий.

Впервые за долгие месяцы осады ворота Трои раскрылись. Хеттору прошёл в створ. Остановился. Хотел обернуться, чтобы ещё раз взглянуть на Неё.

Хастияр ощутил ком в горле.

Рута протянула вперёд руку, будто хотела коснуться мужа.

Хеттору так и не обернулся. Шагнул вперёд, в нижний город.

Прямо перед ним стоял Безгубый, а за его спиной, на крыше, ещё трое аххиява, в доспехах и с оружием. Чуть в стороне, на одной из улиц, что вели к воротам, Хеттору приметил колесницу. Поодаль виднелись тени — явно за происходящим следило ещё несколько человек.