Золотой век. Книги 1 - 3

— Он не любимчик. Он мне как сын. Тебе ли объяснять, Ларций, что мы с Марком всегда мечтали о ребенке. Боги лишили нас этой радости, сыном мне стал племянник. Что в этом предосудительного? Как бы ты не относился к нему, но я горжусь мальчиком. Он не стал бы подсылать убийц к своим врагам.

— Ага, он уничтожил бы их всех сразу.

— Что же здесь удивительного, Ларций? Хирурги в полевых госпиталях десятками отрезают руки и ноги, и никто не считает их злодеями, посягнувшими на самое совершенное творение богов — на человека и его тело.

— Если так рассуждать…

— А как еще рассуждать? — удивилась императрица. — Я не люблю фантазировать, предугадывать, воображать, но сейчас самое время задаться вопросом, как бы ты поступил на месте Публия? Я обращаюсь к тебе как к гражданину и честному подданному моего супруга, столько сделавшего для отчизны и оказавшемуся у разбитого корыта. Мы в преддверии гражданской войны, Ларций.

Префект недоверчиво усмехнулся.

Императрица подтверждающе кивнула.

— Квиет не добрался до Рима. Он высадился на Родосе. Там состоялась его встреча с Лаберием Максимом и Авидием Нигрином. Они договорились начать сразу, как случиться то, о чем они все мечтают. Ты понимаешь, что это означает.

— Они все‑таки посмели?.. — прошептал Ларций. — Император знает об этой встрече?

— Нет, я постаралась, чтобы никто не смог сообщить ему об этом. Он — единственный гарант сохранения мира в империи. Ему также не сообщат о покушении на тебя.

— Все‑таки на меня? — горько усмехнулся префект.

— А на кого же! — развела руками императрица. — Зачем посвящать его в не относящиеся к делу подробности. Они представляются нам жалкими пустяками, не стоящими внимания человека, собирающегося штурмовать Гатру. Он должен взять ее до начала жары. Жара может погубить его.

Она сделал паузу.

— Итак, если тебя спросят, ты подтвердишь, что какой‑то негодяй осмелился покуситься на твою жизнь. Ты потребуешь самого тщательного расследования произошедшего, открыто упрекнешь начальника канцелярии в ротозействе и легкомысленном отношении к служебным обязанностям. Ты потребуешь, чтобы Ликорма лично занялся негодяем и не рвался в поход. Охрану императора возьмут на себя другие люди.

— Вы намерены не допускать его к повелителю?

Императрица кивнула.

— Можно и так сказать. Дело зашло слишком далеко, чтобы покорно ожидать, когда они зарежут сына, меня. Кстати, покушавшегося на тебя убийцу уже допросили. Он оказался каким‑то мелким поваришкой, трудившимся на кухне наместника. Сначала этот безумный фанатик твердил, что решил отомстить язычнику за то, что тот обесчестил Лалагу. По его словам, эта храмовая блудница, является непорочной девой, в которой воплотился дух матери человека, объявившего себя сыном Бога. Когда его спросили, кто тебя послал, он ответил, что дал слово и никакая пытка не вырвет у него ни имя праведника, ни имя негодяя. Тогда ему доступно втолковали, что он ошибся и покусился на префекта Лонга. За это праведник вырежет ему внутренности. Эта новость сразила его, и он назвал имя.

Ларций попытался озвучить его, однако Помпея Плотина жестом заставила его примолкнуть.

— Не будем оглашать его публично, — и выразительно обвела взглядом стены и окна.

Ларций понимающе кивнул, потом поинтересовался.

— Это сначала. Что он выложил потом?

— Зачем тебе знать, Ларций. Давай остановимся на том, что может устроить всех нас, и в первую очередь, императора.

— Иначе правда может сгубить его? Не надо будет дожидаться жары?

— Именно так. Правда придавит его, она ужасна. Она слишком опасна для его здоровья, для исполнения того, о чем он мечтал всю жизнь. Я хочу, Ларций, чтобы он хотя бы сделал первый шаг. Чтобы вновь, если он без этого не может, переправился через Евфрат и хотя бы на одну милю приблизился к Индии. Разве он это не заслужил?

— Если я выложу эту сказку императору, меня в будущем могут ожидать большие неприятности. Что будет со мной, если замшелые пни возьмут верх?

Императрица развела руками.

— Ты сам отправился в поездку в Азию. Тебя предупреждали…

Она неожиданно разгневалась.

— А что будет с Публием? Что будет со мной и Матидией? Что будет с твоим Лупой, проявившим истинное благородство и недюжинную смекалку? Что будет с миллионами ни в чем не повинных граждан? Что будет с Римом?

— Они не посмеют поднять на тебя руку, — смутился префект.

Помпея презрительно усмехнулась.

— Все так говорят. Когда я появлюсь в Риме и обличу их как узурпаторов, как хищников, развязавших гражданскую войну, со мной церемониться не будут. Я у них как бельмо на глазу. Как, впрочем, и ты.

— Но, госпожа, меня не радует и будущее, в котором будет распоряжаться твой племянник. Ты же знаешь, как он относится ко мне. Публий никогда не простит мне Зию, а теперь еще эта женщина. Он тоже имел на нее виды.

— Знаю, — отрезала Плотина. — У меня был с ним разговор. Даю слово, пока я буду жива, пока будет жива Матидия, с твоей головы не упадет ни единый волосок. К тому же ты сам понимаешь, после того как Публий получит жезл, мелкие обиды сразу забудутся.