Золотой век

— А вот выберем ночку потемнее да и бежим. Слышал я, барин, Пугачев не нынче-завтра на приступ пойдет к Оренбургу со всем своим проклятым воинством… Вот мы в ту суматоху-то и убежим.

— Нелегко это сделать…

— Знаю, барин, нелегко. А Бог-то батюшка на что? Он нам поможет. А ты, барин, готовься, мол… И Мишухе я сказал… и его оповестил о побеге.

— А что его не видно?

— Слышь, при самом Пугачеве наш Труба находится… в свою свиту взял его самозванец.

— Вот как.

— Орел, а не парень Мишуха Труба! Провалиться — как он ловко провел Пугачева! Слышь, в доверие к нему вошел, в милость… Он тоже говорит, что самое подходящее время нам для побега, когда самозванец к Оренбургу на приступ пойдет… Он на приступ, а мы бежать… Так, что ли, барин, а? — спросил у Серебрякова мужик Демьян.

— Мне что же? Как вы, так и я, — как-то безучастно ответил офицер; он мало надеялся на успех задуманного побега.

— Известно, барин, чтобы, значит, сообща, все вместе.

— Я хоть сейчас готов.

— Сейчас невозможно. Тепереча разбойники на тебя во все глаза смотрят, а вот ночью иное дело. А ты, мол, барин, будь готов. Этой ночью не удастся, убежим завтра. Пугачев хитер, дьявол; не говорит, когда на приступ пойдет.

Положение Оренбурга было ужасное.

От осады Пугачева город терпел большую недостачу в провизии, у жителей отбирали муку, крупу и другие съестные припасы и стали выдавать всем поровну и умеренно, потому у одного было много заготовлено хлеба, а у другого совсем не было; за неимением коровьего мяса ели лошадиное; куль муки продавали за двадцать пять рублей; стали жарить бычачьи и лошадиные кожи и, мелко изрубив, мешали в хлебы; следствием этого начались болезни, жители роптали, боялись мятежа; несмотря на все это, Оренбург Пугачеву взять было трудно и самозванец не решался на приступ.

В то время в оренбургском остроге сидел в оковах известный злодей, под именем Хлопуша, который более двадцати лет разбойничал в тех местах. Хлопушу три раза ловили, судили, наказывали, ссылали в Сибирь, и он три раза находил способ бежать с каторги.

Губернатор Рейнсдорп вздумал было посредством Хлопуши повлиять на Пугачева, т. е. послать с ним увещевательные грамоты, обещая за это Хлопуше помилование.

Хитрый разбойник клялся исполнить губернаторский приказ; его отпустили, вручили ему увещевательные грамоты, с которыми он и отправился в стан Пугачева.

Разумеется, Хлопуша не вернулся к губернатору, остался у Пугачева и был им обласкан и «произведен в полковника».

Хлопуше хорошо был известен край, на который он так долго наводил ужас своими разбоями. Пугачев поручил ему грабеж и возмущение заводов. Хлопуша оправдал доверие самозванца: он с небольшой ватагой разбойников пошел по реке Сакмаре, стал возмущать окрестные селения, дошел до уральских заводов и переслал оттуда Пугачеву пушки, ядра, порох и умножал свою шайку недовольными мужиками и башкирцами.

Пугачев, наводивший страх и ужас на Оренбург и грозивший взять этот город приступом, принужден был отступить от Оренбурга.

Бибиков направил большую армию к Оренбургу. Генерал князь Голицын со своим корпусом загородил мятежникам московскую дорогу, действуя от Казани до Оренбурга; генералу Мансурову дали назначение прикрывать Самару; генерал Ларионов отряжен был к Уфе. Для прикрытия Волги со стороны Пензы и Саратова был послан с большим отрядом гвардии поручик Державин, впоследствии известный поэт.

Пугачеву приходилось плохо. Под Оренбургом он потерпел страшное поражение от князя Голицына. Голицын разделил свое войско на две колонны и стал приближаться к крепости Татищево, которая находилась в руках Пугачева. Открыли сильный огонь по мятежникам, из крепости отвечали также выстрелами. Более трех часов не прекращалась канонада с обеих сторон. Князь Голицын, видя, что пушечными выстрелами не возьмешь крепости, отдал приказ генералу Фрейману с левой колонной идти на приступ. Пугачев встретил их пушечными выстрелами. Фрейман отнял все пушки.

— Братцы-солдаты, — кричали мятежники, — что вы делаете? Вы идете драться и убивать свою братию-христиан, защищающих истинного своего Государя Императора Петра III, который здесь в крепости сам находится.

Но эти слова не произвели никакого впечатления на солдат.

Мятежники дрались отчаянно, но принуждены были уступить и бежали во все стороны. Конница бросилась их преследовать, поражая по дорогам.

Кровопролитие было ужасное. В одной крепости было убито более тысячи трехсот мятежников.

Почти на пространстве двадцати верст лежали тела их. Не дешево и Голицыну досталась эта победа: у него выбыло из строя до четырехсот человек убитыми и ранеными, в том числе более двадцати офицеров.

Победа над Пугачевым была решительная: тридцать шесть пушек и более трех тысяч пленных мятежников достались победителям. Пугачеву приходилось куда плохо, ему пришлось спасаться бегством.

— Что же это! Неужели все потеряно? И моим красным дням настал конец? — задумчиво проговорил Пугачев.

— Бежать надо, царь-батюшка: беги, спасайся! — говорили ему мятежники.

— А вы что?

— И мы за тобой, — ответили Пугачеву.