Золотой век

— В вашей помощи, генерал, я покуда не нуждаюсь… Отпираться не буду, офицера Серебрякова я, точно, держал в своей казанской усадьбе, а за что — про то я отвечу одной императрице. Не смея утруждать ее величество, я постараюсь все изложить письменно, на сие и прошу соизволения у моей монархини, — с достоинством проговорил князь Полянский и встал, давая тем понять гостю, что разговор с ним окончен.

— Пожалуйста, князь, не претендуйте на меня и верьте в искренность моего расположения к вам и к вашей семье, — ответил Потемкин.

На эту любезность князь Платон Алексеевич ничего не ответил Потвхмкину. Он был сильно расстроен, да и на самом деле князь очутился в неловком положении: перед императрицей он должен дать ответ, и ответ строгий, в поступке с Серебряковым, должен оправдываться.

— Вот когда заварилась каша… Как мне оправдать себя перед государыней? Что я скажу, какое найду оправдание? Поступок мой с Серебряковым низок, гадок, я сознаю сам… Я не знал, что у него есть какое-то письмо государыни. Боже, что я наделал? Как-никак, а оправдываться надо… Что же, напишу все государыне. Пусть наказывает и милует… Ничего скрывать не буду.

Князь Платон Алексеевич сел к своему письменному столу и принялся писать длинное письмо к государыне.

В нем князь, сколько мог, оправдывал себя и свой поступок с офицером Серебряковым.

«Сей офицер вынудил меня посадить его в отдельной горнице, тем лишив его на время свободы… Я, как отец, принужден был так поступить… Я вступился, ваше величество, за честь дочери, за честь моей вековой фамилии. Родичи мои были всегда верными слугами царям и земли родной. Офицер Серебряков, как ночной тат, хотел похитить у меня дочь. Я вынужден был пресечь сие зло. Продержав несколько, я бы выпустил Серебрякова из заключения. Если бы я знал, что при Серебрякове находится письмо вашего величества, адресованное графу Румянцеву-Задунайскому, то ни в каком бы случае не стал лишать свободы Серебрякова», — так в свое оправдание, между прочим, писал императрице князь Полянский; он почти всю ночь занят был этим письмом и только к утру его окончил.

На другой день Потемкин опять приехал к князю Полянскому.

Вежливо, но холодно встретил князь Платон Алексеевич своего влиятельного гостя.

— Я прибыл к вам, князь, за вашим письмом к ее величеству, — крепко пожимая руку Полянскому, проговорил Потемкин.

— Оно, генерал, давно готово, — ответил князь Полянский, подавая письмо.

— Надеюсь, это письмо оправдает вас в глазах императрицы. Кстати, князь, ее величество поручила мне узнать, почему княжна Наталья Платоновна сегодня не была во дворце?

— Низко кланяюсь и благодарю ее величество за внимание к моей дочери. Наташа немного прихворнула, поэтому и не могла быть.

— Ах, какая жалость. Не простудилась ли княжна?

— Нет, легкая головная боль.

— Что же, княжна в постели?

— Нет, нет… кажется, читает на своей половине…

— Я бы очень был рад, если бы вы, князь, дозволили мне посетить княжну и выразить ей мое соболезнование.

— Не знаю, может ли она вас принять… я сейчас пошлю узнать, — как-то неохотно проговорил князь Полянский и приказал своему камердинеру сходить на половину дочери и узнать, может ли она принять Потемкина.

Когда княжна Наташа с отцом покидали Петербург, Потемкин, не видя княжны, стал было ее уже забывать, отдаваясь увлечению с другими красавицами…

В Москве Григорий Александрович увидал снова княжну, которая расцвела и похорошела, как уже сказали, еще более.

Заглохшая на время страсть в сердце Потемкина забушевала снова, с большей еще силою, и он снова стал ухаживать за княжной Полянской.

Его ухаживание не было ни для кого секретом.

Только одна государыня ничего еще не знала; от нее скрывали увлечение ее любимца княжной Наташей. Старый князь хоть и догадывался про это увлечение, но молчал до времени; ему не хотелось производить с Потемкиным разрыв теперь, когда он ему нужен.

В присутствии государыни Потемкин сдерживал себя, но как только государыня удалялась в свои внутренние апартаменты, Григорий Александрович ни на шаг не отходил от княжны.

Ухаживание такого блестящего и красивого вельможи не могло не нравиться самолюбию княжны; она даже дозволила себе с Потемкиным некоторое кокетство, впрочем, не выходившее из рамок светского приличия. Во время блестящего придворного бала княжна Наташа, слушая комплименты великолепного вельможи, залитого в золото, может быть, и забывала на время Серебрякова, с его кротким лицом, в скромном офицерском мундире, может быть, красавец вельможа и вытеснял из сердца княжны Серебрякова, но только на один миг.

Первая любовь крепче и сильнее.

Наташа не задумалась бы предпочесть великолепного и всесильного вельможу бедному офицеру.

— Ее сиятельство княжна Наталья Платоновна просят извинения у его превосходительства Григория Александровича, принять по болезни не могут, — громко выговорил Григорий Наумович, появляясь в дверях гостиной.