Золотой век

— А что же ты, ваше превосходительство, сделаешь?

— Я убью тебя как собаку!

— Фу, как грозно. Не убьешь, Григорий Александрович, мой милый сотоварищ и соучастник, если хочешь.

— Верно, убивать тебя я не буду, марать рук своих не стану. Ты будешь достоянием палача.

— Ой-ой-ой, какие страсти! Послушай-ка, ваше превосходительство: если я виновен в убийстве покойного князя, который стоял на твоей дороге, то столько же и ты в том виновен, за это убийство ты же мне денег дал, ты подкупил меня.

— Врешь, злодей, врешь. Ты убил князя как разбойник, как злодей, исподтишка. Будь ты проклят, дьявол!

— Аминь! Продолжайте, ваше превосходительство. А как вы наивны, Григорий Александрович! Вы сообразили, что я свою башку черт знает для кого и для чего подставлю под пулю или под шпагу покойного князя Голицына! Положим, что ты подкупил меня для того, чтобы я вызвал князя на дуэль. Но ведь через это ты бы не достиг своей цели. Князь бы убил меня как щенка какого-нибудь, и он был бы по-прежнему в славе, в фаворе, а ты прозябал бы где-нибудь, командуя полком.

— На, получай деньги и убирайся к дьяволу, — бросая чуть не в лицо большой пук новеньких ассигнаций Михаилу Волкову, крикнул Потемкин.

— Ну, туда мне не дорога. Я этой же ночью уезжаю за границу.

— Исчезни, и чтобы больше тебя я никогда не видал. Горе будет, если ты снова попадешься мне на глаза.

— Ох, как страшно! Недаром ты генерал, ваше превосходительство. А знаешь ли друг ты мой сердечный, Григорий Александрович, если бы ты приказал своим холопишкам меня удушить или связать и в полицию представить, то не прошло бы недели, как весь Питер узнал бы, что на убийство князя Петра Михайловича Голицына подкупил не кто иной, как генерал Григорий Александрович Потемкин. И узнали бы это из «Курантов», которые в Гамбурге печатаются. И те «Куранты» государыня очень аккуратно читает. В Гамбурге у меня приятель есть, задушевный приятель. Вот я ему и составил цедулку, разумеется, с подробным объяснением дуэли и о том, как ты подкупил меня. Если через неделю я не явлюсь в Гамбург, то это известие будет напечатано.

— Проклятая сатана!

— Фу, как вы меня пожаловали, ваше превосходительство. Исчезаю, только не в тартарары, куда бы вы меня так охотно отправили, а в вольный город Гамбург. Адью, моншер! — быстро удаляясь, насмешливо промолвил Михайло Волков.

Но он скоро вернулся и комическим тоном добавил:

— Проводите меня, ваше превосходительство, потому передняя охраняется вашими церберами, которые с дреколием стоят и ждут ваших приказаний!

— Пропустить! — крикнул не своим голосом взбешенный хладнокровием убийцы Потемкин.

Михайло Волков исчез.

Потемкин в бессильной злобе пустил ему вдогонку сильное проклятие.

XIV

А между тем молодой гвардеец-офицер Сергей Серебряков спешил на Дунай в армию в сопровождении своего денщика Степана.

К главнокомандующему нашей армией графу Румянцеву-Задунайскому он вез письмо князя Полянского, в котором князь просит главнокомандующего обратить особое внимание на гвардейского офицера Серебрякова как на «хорошего служаку, честного и старательного».

Князь Платон Алексеевич Полянский издавна был в хороших, дружеских отношениях с графом Петром Александровичем Румянцевым-Задунайским: оба были когда-то сослуживцами, близкими приятелями.

Граф Румянцев-Задунайский продолжал службу, а князь Полянский давно ее оставил и вышел в отставку; но это нисколько им не помешало оставаться в прежних дружеских отношениях и вести между собою частую переписку.

Офицер Серебряков без особых приключений прибыл в нашу армию на Дунае, и не мешкая, явился к главнокомандующему.

Граф Румянцев-Задунайский принял Серебрякова очень ласково, засыпал его всевозможными вопросами о разных «столичных» новостях, расспрашивал также о своем старом товарище и сослуживце князе Платоне Алексеевиче Полянском.

— Князь Платон Алексеевич человек достойный, нрав у него хотя подчас и крутенек бывает, но зато правдив. Он никому не боится в глаза правду-матку говорить, будь хоть тот первейший вельможа, поэтому он не ужился при дворе. Ну, а что дочка его, княжна Наталья? Поди, выросла, похорошела, а сам князь, чай, состарился. Ведь годов двенадцать я не видался с ним, переписываемся и только. А ты, господин офицер, князю Полянскому не с родни будешь? — обратился с вопросом граф Румянцев-Задунайский к Сергею Серебрякову.

— Нет, ваше сиятельство. Князь Платон Алексеевич был в хороших отношениях с моим покойным отцом.

— Постой-ка, постой, дай Бог память! Ведь твой отец, кажись, служил со мною? Так, так!.. И, сколько помнится, звали его Дмитрием Ивановичем?

— Так точно, ваше сиятельство.

— Эка память-то стариковская! Ведь я с твоим батюшкой покойным сослуживцем был, вместе с ним турок рубили. Теперь припоминаю. Храбрый он был офицер, отважный!

Только вот что-то на службе ему не повезло. А человек был хороший. Таких, пожалуй, редко теперь и найдешь. Я очень рад сына моего старого сослуживца иметь своим адъютантом и оказать ему, если потребуется, свое расположение.

— Я постараюсь заслужить вашу милость и расположение, ваше сиятельство.