Золотой век

— Довольно об этом. Дело решенное. Лучше скажи, назови мне избранника сердца, ха-ха-ха? Верна ли моя догадка, или другой еще кто пленил тебя, а не гвардеец Серебряков?

— Вы, папа, хотите знать, кого я люблю?

— Да, да. Поведай мне о том, княжна Наталья Платоновна.

— Вы отгадали. Я люблю Сергея Дмитриевича, и никто не в состоянии заставить меня разлюбить его! — твердым голосом проговорила княжна.

— Вот как! Поздравляю! Убила бобра, нечего сказать. И этот голяк, без роду, без племени возымел дерзость любить тебя, дочь князя Полянского? Пусть он только покажется. Я прикажу его моим людям со двора метлой прогнать! Какова дерзость! Вот уж подлинно змееныша около своего сердца пригрел. И что же? Вы предавались, вероятно, счастливым мечтам тронуть меня, старика, мольбами и слезами, вымолить мое согласие; как вы жестоко ошиблись! Да знаешь ли ты, дрянная девчонка, я лучше соглашусь видеть тебя в гробу, чем под венцом с Серебряковым!

Бедная княжна горько рыдала.

— Перестань! Будь благоразумна; тебе хорошо известен мой нрав: от задуманного я не отступлюсь, готовься быть невестой. Завтра приедет к нам граф Аполлон Иванович, ты извинишься перед ним, потому что ты наговорила ему Бог знает что, скажешь, что, став его женой, постараешься его полюбить.

— Не могу, папа!.. Не могу я этого сказать!..

— Скажешь! Я так хочу, так приказываю, сопротивления не допускаю.

— Как хотите!.. Ваша воля, папа, но я не могу, не могу!..

Рыдания заглушали слова бедной княжны.

— Ты будешь или графиней Баратынскою, или монахиней в какой-нибудь отдаленной обители. Предоставляю выбор тебе — монахиня или графиня!

Не сказав более ни слова и не посмотрев на рыдавшую дочь, князь Платон Алексеевич тяжелыми шагами направился на свою половину.

— Григорий, ты мне предан? — войдя в свой кабинет, спросил у камердинера князь Полянский.

— По гроб своей жизни, ваше сиятельство, — с низким поклоном ответил старик.

— Я тебе доверяю; ты должен знать все, что делается в моем доме, понимаешь ли: все?

— Я и то, ваше сиятельство…

— Ты, как крот, должен до всего дорываться: все узнать, все проведать… знать, кто у меня бывает, зачем, с какой целью. Верный ты мой слуга, это правда, но за старостью лет, что ли, у тебя не стало прежнего чутья.

— Точно изволили сказать, ваше сиятельство, устарел я, нет у меня прежнего чутья, а все же недругов от друзей моего господина отличить я могу.

— Так ли, Григорий Наумович, мой слуга вернейший? Как вы изволите думать, Сергей Дмитриевич Серебряков… Как мне на него смотреть: как на моего доброго приятеля или как на врага лютого, как на вора, который хотел украсть мою дочь?

— Ваше сиятельство?..

Старик камердинер был поражен.

— Да, вот ты, старый филин и проглядел! — чутья-то у тебя и не хватило!

— Помилуйте, ваше сиятельство!..

— Ну, ладно! — гнева своего я на тебя не кладу, стало быть, ни ты, ни все мои людишки не знают, не ведают, зачем в мой княжий дом повадился ходить Серебряков.

— Господин офицер Серебряков облагодетельствован вашим сиятельством!..

— Да! За мое благодеяние он знатную оплату хотел мне учинить! Его нога не переступит больше моего порога. Ступай. Постой! Прислушивайся к разговору моих дворовых, и, если кто из них будет говорить про Серебрякова, тотчас меня известить!

— Слушаю, ваше сиятельство.

— Ну, дочка, спасибо тебе! Уважила старика отца!

Князь Платон Алексеевич махнул рукой камердинеру, чтобы он его оставил.

XXII

Молодой гвардеец Серебряков находился в ужасном состоянии. Почти выгнанный князем Полянским из его дома, перенесший кучу упреков и брани, он, шатаясь, вышел за ворота княжеского дома и направился к Тверской, где он временно остановился на постоялом дворе.

Этот постоялый двор, со множеством отдельных комнат для постояльцев, содержал Иван Зорич, происхождением полуполяк, полурусский.

Свой постоялый двор, сравнительно с другими, Зорич держал опрятно. Его комнаты для приезжающих отделаны были для того времени даже комфортабельно.

В то время ни гостиниц, ни меблированных комнат еще не существовало, и приезжающим волей-неволей приходилось ютиться по постоялым дворам.

Сергей Серебряков, приезжая в Москву, всегда останавливался у Зорича, занимая у него отдельную комнату.

Иван Зорич умел всегда угождать своим постояльцам: стоит у него прожить два-три дня, как Зорич сходился с своим постояльцем, знакомил его с московскими новостями и нередко был путеводителем для приезжающих, которые не знали Москвы, конечно, получая за свою услугу известную плату.

Зорич умел из всего извлечь для себя выгоду и нередко злоупотреблял доверием своих постояльцев, попросту сказать, обирал их под благовидным предлогом и всегда умел выйти сухим из воды.

Таким-то способом он нажил себе порядочный капитал, не отказываясь увеличивать его и «темными делишками».

С Сергеем Серебряковым Зорич был давно знаком.

Он очень удивился, увидя своего постояльца с бледным лицом и чем-то сильно встревоженным.

— Что с вами, мой добрый пан? Вы чем-то так встревожены? — делая участливый вид, проговорил Зорич.