Золотой венец Трои

– Помнишь, ты говорила мне о лампах для своих цветов? О том, что они обязательно должны включаться зимой, что свет так же важен для твоих цветов, как и вода? Я хотел построить для тебя самую лучшую оранжерею, где всегда светили бы самые яркие лампы. Я хотел подарить тебе много-много голубых «ванд», чтобы они цвели как сумасшедшие; чтобы ты ими любовалась, а я любовался бы тобой. – Он раскачивался из стороны в сторону, его смуглые щеки блестели от слез. – А помнишь, ты рассказывала мне о питомниках для орхидей? Которые есть в Германии и Таиланде? Я хотел бы купить такой питомник для тебя… Но украшение украли! Прости меня, я никогда, наверное, не смогу подарить тебе хотя бы одну-единственную голубую «ванду»…

Он рыдал, и на душе у нее становилось тепло-тепло.

Кристина вдруг почувствовала: вся любовь, какая только есть в целом мире, сконцентрировалась в этом мальчике и предназначена в этот миг только для нее.

И в этой любви столько света – не взять такой подарок невозможно. И даже, нет, «взять» – не то слово. Просто этот свет есть, он вспыхнул в ее жизни, и ей просто до невероятности хорошо: этот свет растворяет в себе все беды, обещает долгое, даже какое-то бесконечное счастье.

Это такие тонкие и сильные эмоции… Мало слов, но столько покоя и умиротворения…

Потом, конечно, она все-таки придумала и логическое объяснение для этой внезапно хлынувшей потоком в ее душу, такой сильной любви к Салаху (о, эти финансовые аналитики – страшные люди: их хлебом не корми, дай только разложить по полочкам информацию, неважно какую!).

Блэк Черри по значимости своей сравнялся с вещами, вызывающими любовь в ее душе: с орхидеями, с их потрясающими разнообразными цветами, упругими зелеными листьями, с корешками. Он приблизился к самому любимому: он понял и полюбил ее цветы. Это, оказывается, невероятно важно!

Никогда ни один из ее мужчин не был способен запомнить название ее любимой орхидеи. И вообще, никогда и никто не испытывал желания совершать ради нее все те безумства, о которых твердил ей этот мальчик, – завести сто экземпляров «ванд», купить питомник для орхидей… А ведь прежние ее кавалеры были людьми совершенно другого толка – успешные, обеспеченные, в конце концов, просто всегда, постоянно сытые. Им было легко совершать красивые жесты. Но только никто особо не стремился это го делать. Ритуальные духи и конфеты к Восьмому марта – не в счет, это дарят всем, такой презент не учитывает индивидуальности женщины.

А тут – голодный ребенок с таким большим сердцем, с самой настоящей, чистой, искренней любовью! От подобной любви хорошо невероятно: это теплое море, свежий ветер, яркие лучи рассвета, весь мир – для тебя, и всех существующих на свете слов все равно мало, чтобы описать всю красоту, тепло и сладость этих искренних чувств…

Господи, господи, бывает же такое счастье!

Можно обнять его тонкое горячее тело, притянуть сладкого мальчика к себе в любую минуту.

Неважно, что на его губах соль от слез и совершенно непонятно, что будет с ним завтра…

Есть только это мгновение, и оно прекрасно, потому что это – любовь, настолько искренняя и бескорыстная, какой она только и может быть.

«Мне так хорошо, – думала Кристина, обнимая уснувшего Салаха. – После еды и секса клонит в сон… Так, окна мы закрыли, двери – тоже. Воровать у нас больше нечего. В убийство Эмилии я почему-то не верю. Наверное, это событие просто не вписывается в мое нынешнее состояние: я так счастлива, что просто не могу поверить ни в боль, ни в чью-то смерть. Как здорово: теперь весь мир оставит нас в покое, и я буду просто радоваться тому, что с нами происходит…»

Через несколько минут она уже крепко спала.

Как Салах поднялся с постели и вышел из номера, Кристина уже не слышала…

* * *

«Да, все-таки двигаюсь я относительно неплохо…»

«Я забываю о том, что Эмилия мертва, а потом вдруг так больно становится!..»

«Ой, нет, я похожа на шкаф, на неповоротливого слона…»

«Мы с Андреем еще минут десять тут потусуемся – а потом укроемся в засаде…»

«Катя – умница, она такая грациозная…»

«У мужиков с пластикой хуже, чем у женщин. Вот слоны-то!..»

«Вернусь в Москву – пойду на танцы в какой-нибудь клуб…»

«Какой у Ганса мрачный взгляд – ну точно маньяк! Или он так злится потому, что сбивается со счета?..»

Мысли Лики Вронской были обрывочными, короткими и преимущественно трагичными – в ритме нервного танго, которому Катя решила посвятить свой танцевальный урок.

– Может, лучше что-нибудь другое поставить? – робко предложила Вронская, испугавшись первых звуков печальной страстной мелодии. – У меня от этой музыки мурашки по телу бегают.

– Так это же прекрасно! Музыка и должна находить отклик в душе. – Катя бросила на Андрея выразительный взгляд: – Правда, Андрей?