Не было рядом с ними отца, было здесь только отцовское упорство, перелитое в характер старшего сына. Крепко стоят на ногах братья, связанные одной веревкой. Каждый шаг дается с трудом, стоит многих капель пролитого пота. Как струна натянута пенька. Дмитрий осторожно передвигает одну ногу, всем корпусом наклоняясь вперед, и рывком делает шаг. Братья повторяют его движения. Никак нельзя ослабить живую нить, связывающую трех человек воедино: могучий напор воды, яростную силу потока могут сдержать только общие усилия. Каждого в отдельности стихия поборет без сопротивления, сожмет в своих леденящих объятиях, расслабит волю и швырнет с силой, отдавая на растерзание алчущим новой жертвы камням. Шаг за шагом, медленно, как в сплошном тумане, когда идешь на ощупь, продвигаются три человека. Вода доходит до пояса, подступает к груди, тянется к заплечным мешкам, где порох, соль, спички. Идущий впереди протягивает руки к скользким каменным глыбам, обходит их, цепляясь негнущимися пальцами за малейшие шероховатости. За скользкими глыбами напор потока ослабевает, под их прикрытием короткая передышка — и снова тяжелые медленные шаги, словно люди идут не по воде, делающей шаги невесомыми, а волочат на ногах тяжелые, как пушечные ядра, ножные кандалы на многоверстных сибирских этапах.
НА ПОМОЩЬ
Две пары женских глаз уставились на Кухтаря с изумлением и испугом. Ни мать троих сыновей, ни невеста одного из них еще не знали, что случилось с золотоискателями. Но, видя перед собой еле живого старика, чуть ли не на четвереньках приползшего к крыльцу дремовского дома, без своих спутников, без лошадей и поклажи, женщины почувствовали недоброе. И если у старшей сердце заныло сразу о троих, младшая шептала слова, моля господа бога отвести беду от одного.
— Беда, хозяюшка, — прямо глядя в глаза Галине Федоровне, с трудом выдавил из себя Кухтарь.
— Сыны где? — строго спросила хозяйка.
— За сынов не скажу, а лошади сгинули.
— Что ты мелешь, старик? Где мои соколы?
— Дедушка, что с Митей? — заголосила Дунюшка.
После сбивчивого многословного рассказа Кухтаря женщины немного успокоились: прямая опасность кладоискателям не угрожала, и это вселяло надежду на благополучное возвращение из поиска.
— Да нешто ты мог подумать, что я о лошадях больше пекусь, нежели о детках родных? — отчитывала Галина Федоровна вконец растерявшегося старика, ожидавшего расправы за потерю лошадей.
Радовалась Дунюшка: скоро вернется ее жених с богатой поживой, тогда и свадьбу можно сыграть, выделиться в самостоятельное хозяйство, зажить своей семьей. Как ей хотелось сейчас прижаться к широкой груди Дмитрия, спрятать лицо, зарывшись в складках сатиновой рубахи, почувствовать прикосновение мужской руки, грубой и шершавой на вид, ласковой и нежной, когда она гладит голову, шею, покатые плечи, руки.
— Мамушка, Галина Федоровна, — взмолилась она, — дозволь нам с дедом новых лошадок. Мы вместе поедем встречать сынков твоих.
— Я и сама на крыльях полетела бы им навстречу, да вот крыльев не стало, старею, — вздохнула Галина Федоровна. — Лети, молодушка, лети, — добавила она ласково.
Медлить было нельзя. И уже на второй день старый Кухтарь с внучкой, вооруженные, ведя в поводу трех других лошадей для братьев Дремовых, выехали к прежнему месту.
«Каждую минуту Митя может возвратиться к переправе, — думала Дунюшка, нахлестывая и без того рысистого коня, — а мы еще не на месте».
Вот и поляна, а невдалеке скалистый берег, с которого еле виден плот, заведенный Дремовыми за мысок и оставленный до возвращения.
— Все еще там, в тайге, — показывая внучке на далекие Саяны, сказал Кухтарь. — Не разминулись, значит, в дороге, поспели ко времени.
Что было говорить о сроке, когда уже прошло много времени сверх намеченного дня выхода братьев из тайги. Но поиски есть поиски, и, даже идя по самым точным ориентирам, нетрудно сбиться с пути, затеряться в таежной глухомани, где проходишь впервые, не зная сурового лесного характера, норова горных рек, повадок диких зверей.
Пожалел бы сейчас Дмитрий Степанович, что сызмальства не приучил сынов своих к тайге, видя, с каким трудом идут они вброд через клокочущий разлив, да поздно уже жалеть ему: не встать таежнику из сырой земли.
ПРЕГРАДА
Первым выбился из сил младший, Иван, шедший посредине.
— Не могу больше, братцы, — взмолился он и повис на канате, еле сдерживаемый усилиями братьев.
— Держись, Ванька, — больше для того, чтобы подбодрить, чем из строгости, крикнул Дмитрий, натягивая обеими руками крепкую веревку.
Степан, упершись ногами и наклонив корпус, сдерживал на веревке младшего брата с другой стороны. А тот, взбычив голову, с глазами, налитыми от напряжения кровью, и в самом деле походил на молодого взбесившегося бычка, насильно ведомого на развязях, укрощенного болью, пронизывающей тело от каждого неловкого движения. Иван нащупал дно ногами и вновь обрел устойчивость.
— Не пройти дальше, Митя, — опять взмолился он, видя, что Дмитрий делает новый шаг в поток, встретивший его еще более яростными ударами.