Золотой воскресник

– Наверно, к выпивке какой-нибудь небольшой, – ответил он без малейшего интереса.

* * *

– Я вас не видел вчера, и позавчера, и позапозавчера, так что разрешите представиться: Вадим Каргалов. Я три дня принимал гостей. Ужас! Как ваша фамилия? Москвина? О да, это фамилия! Моя же фамилия произошла из Архангельской области. Там водятся два вида рыб: семга и каргал. Семга – ерунда в сравнении с каргалом. Это такая узкая рыбка с крупной головой. Голову отрезаешь, остальное жаришь – ни с чем не сравнимый вкус. Вам известно, что есть такая рыба – царская сельдь? Осетрина ничто по сравненью с царской сельдью. Однажды мне очень захотелось попробовать царской сельди. Нам с председателем обкома дали катер, мы взяли водки, поплыли на Плещеево озеро, три дня ловили – ни одной царской сельди. Другие селедки попались, но царской – ни одной!..

* * *

Писатель Вадим Викторович Каргалов, историк, профессор, специалист по татаро-монгольскому нашествию:

– Меня тут нагрели на тридцать восемь миллионов!

Ваня Жданов:

– Значит, на том свете у вас будет прибыль.

– Жизнь у меня была легкая и веселая…

– Значит, смерть будет тяжелая. Ой, извините.

* * *

– Марк такой беспомощный, как ребенок, – сказал писатель Леонид Львович Яхнин о писателе Марке Тарловском. – Приходим в столовую, он смотрит – у него вилки нет. “Ой, у меня вилки нет”. Я говорю: “Иди на кухню, проси”. Он встал и хотел идти. Представляешь? Это вместо того, чтобы взять у соседа, который еще не пришел!

* * *

Каргалов – в столовой за обедом:

– Я смотрю на вас – что за женщина? Красивая? Нет! Привлекательно что-нибудь в ней? (Опускает взгляд.) Ничего. Смешно – и всё, а что-то к вам располагает. Когда увидимся?

– Вечером.

– Где?

– Вот здесь…

* * *

– Как я стар! – вздыхает Вадим Викторович. – Я очень стар! Мне шестьдесят пять лет! Послушайте, – вдруг зашептал он, – у вас есть заначка? Дайте мне вашу заначку, а я вам потом отдам свою.

– Не дам я вам заначку, – сказала я, хотя не сразу поняла, что он имеет в виду. (“НЕ ДЕНЬГИ!” – он мне объяснил.)

Короче, я взяла свое суфле и ушла. А за ним тоже пришли и его увели.

* * *

Ночью почувствуешь, кто-то ползет
По плоскости твоего лица.
Это ухо проснулось и ищет
Брата своего – близнеца.

Стихи доктора Тишкова

* * *

Еду в такси. Водитель – пожилой грузин, седая голова. И я, и он в масках.

– Что за жизнь, – он посетовал, – кто везет, кого – ничего не видно!

– Главное, глаза, – подаю реплику с заднего сиденья. – Они о многом говорят.

– Ну и о чем говорят мои глаза? – Его черные грузинские глаза отразились в зеркале. – Что в них такого?

– В них кавказская мудрость и много чего пережитого, – я отвечаю ровно то, что можно сказать теперь про любого, во всяком случае таксиста, – но вы не поддаетесь унынию и поддерживаете родных и близких…

– Вах! Всё правда, видит бог, всё правда, как ты увидела? – воскликнул он. – Мне таких слов никогда никто не говорил! От них так стало хорошо на душе – даже если мне воткнут сейчас нож в сердце – ни капли крови не прольется! Пять звезд тебе как пассажиру!

* * *

Вышел мой роман “Три стороны камня”. Предстояла его аудиозапись.

Я вызвалась читать сама и получила грозный документ, в котором говорилось: “С момента заключения настоящего Договора и до его прекращения Исполнитель обязуется следить за состоянием своего здоровья, исключив совершение действий, в результате которых может быть изменен тембр его голоса и утрачена способность, в том числе временная, длительного речевого общения…”

На человека вроде меня, который за свой неустойчивый тембр снискал прозвище “сиплый ежик”, это накладывало о-очень серьезные обязательства.

* * *

Вот где окончательно ясно – поет фраза или не поет. У меня поет. Поет, поет фраза, курлычет журавлем, заливается соловьем. Это не роман – песня. А чтобы не заворачиваться в целлофан и уклониться от клейма на обложке “содержит нецензурную брань”, полагаюсь на смекалку читателя, оставляю точки. Но как быть с озвучкой?

– “…Щеки у Флавия были часто вымазаны губной помадой, – читаю в студии. – Это его осыпала поцелуями безумная Марго, которая подчаливала на танцы в полосатых трико и, отплясывая, кричала …! на все Сокольники”. Как будем действовать? – я обращаюсь к звукорежиссеру. – Здесь подразумевается “б…”.

– Читайте то, что написано! – непоколебимо ответил режиссер.

* * *

Лёня Тишков:

– Мое жизненное кредо на сегодняшний день на четыре часа пятнадцать минут…

* * *

В Воронеже участникам книжного фестиваля раздали тексты Андрея Платонова, предполагалось исполнять их с эстрады на главной площади. Мне дали отрывок из “Чевенгура”. Там громыхал по рельсам паровоз, маялся бухгалтер с “куском колбаски”, что-то скрежетало и ухало, я билась о Платонова, как волны о гранитный утес.

– Дай сюда, – сказал Лёня.

Он прочитал его, и весь этот непроизносимый текст, словно дикий зверь в пещере отшельника, послушно улегся у его ног.

Прирученный Лёней, он позволил и мне подойти поближе.