Золотой выкуп

— Идут, да мало, и то с сомнением, те, кому уж деваться некуда. Объяви сейчас какой-нибудь ишан или мулла газават[36], под его зеленым знаменем соберутся тысячи и тысячи, но против своих богатеев не пойдут. Будут ждать, пока его, кровопийцу, накажет аллах.

— Верно, народ еще не осознал своих сил, — поддержал Намаза Дадаян. — Он не знает, что способен своротить горы.

— Мы обязаны это ему показать! — вскочил с места Намаз, крепко сжав кулаки. — Трудно простому народу, ох, как трудно…

Намаз широкими шагами вышел в соседнюю комнату, большую гостиную. Дрова, горевшие на середине, были, наверное, сырыми, дыму наплыло, ничего не видать.

— Бай-бой, ну и надымили вы тут, — сказал Намаз, потирая сразу заслезившиеся глаза.

— Дым очищает глаза, Намаз-ака, — сказал кто-то из джигитов, расположившихся в дальнем углу.

Человек двадцать джигитов, устроившись кто как мог, отдыхали после жирной и сытной шурпы. Едва заслышав голос Намаза, они было вскочили на ноги, но быстро сели на место, услышав Намазово: «Сидите, сидите!» Намаз сел на свободное место. Долго сидел молча, отстраняясь от все жарче разгорающегося огня.

— Ну, джигиты, будем продолжать борьбу? — проговорил он наконец.

— Конечно!

— Мы ведь только начали ее! — раздались голоса.

— Драки мы не боимся. Одной голове — одна смерть!

— Завтра мы тронемся в дальний путь, — проговорил Намаз задумчивым, печальным голосом. — Желающим разрешается съездить домой, попрощаться с родными. Эшбури, раздай каждому по сто таньга денег. Это, друзья мои, ваш заработок. Больше не могу дать.

— А больше нам и не нужно.

— Коня дали, винтовку, кормите-поите, нам и этого предостаточно, Намаз-ака!

— К утренней звезде я жду вас здесь.

Вскоре у огня остались лишь трое: Намаз, Назарматвей и Сурен Дадаян.

— Эх, как это здорово — навестить родных, — вздохнул Сурен. — Счастливчики! Я им завидую. У одного есть родители, у другого — жена, дети, у третьего — сестра или брат… Представляю, какое это счастье, когда тебя кто-то ждет!

— Чего же ты тогда до сих пор не женился? — поинтересовался Намаз. — Вот и было бы кому тебя ждать…

— Эх, приятель, сам-то едва концы с концами свожу, а с женою в петлю лезть? А ты почему не женат?

— У нас скоро должна была быть свадьба…

— Красивая невеста? — заинтересовался Назарматвей.

— Спрашиваешь! Раскрасавица! Это она мне подарила медный тазик, который я кладу на ночь под голову.

— То-то, я думаю, чего ты всегда таскаешь этот тазик в своем хурджине? По ночам под голову кладешь, будто пуховую подушку…

— От него исходит запах моей любимой, — отшутился Намаз, тяжело вздохнув.

…Весело потрескивал огонь в костре, посапывал кумган, выпуская струю пара из тонкого носика, друзья все говорили, говорили.

— Как там ваш нынешний хозяин, все такой же грубый, скор на расправу? — поинтересовался Намаз.

— Это ты про Шаповалова спрашиваешь? — Назарматвей сел, подобрав под себя ноги, — до этого он лежал на боку, облокотясь на подушки. — Это не человек, а зверь настоящий. Иван-бай, как ни крути, совесть имел. Школу открыл для детей мужиков, церковь поставил. Слугам и работникам хоть по таньга в день, да платил… А Шаповалов готов мать родную черту запродать. Это, можно сказать, машина, которая превращает слезы людские в звонкую монету… Однако ж и его следовало бы проучить хорошенько…

— Я видел как-то раз этого Шаповалова, вскоре после отъезда Ивана-бая, — сказал Намаз, вспомнив давно минувшие дни. — Приглашал на работу. По десять таньга обещал платить в месяц, да я не больно-то поверил.

— И хорошо сделал, — горячо одобрил Назарматвей. — Так бы ты и увидел те десять таньга… Самаркандскую ситцевую фабрику прикарманил. Сейчас воюет с твоим любимым Хамдамбаем: базары не поделили. Точно два быка уперлись рогами друг в друга: ни тот не уступит, ни этот. У кого окажутся рога острее, тот, конечно, и победит.

— Хамдамбай не из тех, кто так просто уступит.

— Но Шаповалов хитрее, бестия. Увидишь, не пройдет и года, как он выгонит Байбуву со всех рынков. Уже в этом году бай не смог закупить ни грамма хлопка. На тот год, попомни мои слова, он и пшеницы лишится, как миленький.

— Да пусть бы они друг другу глотки перегрызли, вам-то что? — удивился Сурен, который, слушая разговор двух друзей, попивал свежезаваренный чай. — Лучше бы уж завели речь о чем-нибудь приятном. Ты, Намаз, превратил нас в настоящих узбеков: надел чапаны, чалмы. Теперь должен женить на черноглазых, чернобровых узбекских красавицах. Не то ты в долгу перед нами, брат.

— Ты, Сурен, подожди, не перебивай, — обиделся на друга Назарматвей. — Когда всадники состязаются не на жизнь, а на смерть, больше всех достается лошадям. Мужику совсем невыносимо стало жить. Послушай, Намаз, почему ты не разрешаешь уничтожать этих мерзавцев на корню, вот что меня удивляет!

— Мы не убийцы, вот почему, дружище.

— Но ведь попадись мы сейчас им в руки, они же нас не пожалеют, верно говорю?