Золотой выстрел

Майор прикрыл глаза. Ему и на самом деле было очень худо.

Осмотрев патроны, Мисюра протер их пальцами и заново снарядил магазин. Сунул пистолет за пазуху.

— Ваше стало наше, — сказал он удовлетворенно. — Понял, гражданин начальник?

Позже Мисюра не раз думал о том, что в самую напряженную минуту, когда его действиями руководил не столько разум, сколько инстинкт самосохранения, ему не приходила в голову мысль о необходимости застрелить поверженного им человека. А ведь еще совсем недавно в Чечне он стрелял в людей и считал, что прав, что поступать надо именно так и по иному нельзя.

Убрав оружие, он обернулся к майору.

— Что, сильно сломался?

Мисюра кивнул на правую ногу противника, которую тот держал вытянутой в неестественном положении.

— Похоже хрустнула, — майор ответил неопределенно, но в его голосе уже не слышалось ожесточенности. — Ночью в этот хренов овраг сверзился…

— Овраг этот не хренов. Когда-то его «Золотым» называли. Тут старатели копошились. И, говорят, не без толку.

— Плевать мне, кто тут копошился. Не один черт где загибаться — в хреновой или золотой яме?

— Тоже верно, — согласился Мисюра. Помолчал, подумал. — Так что же мне с тобой делать? Бросить росомахе на харчи? Как думаешь?

Ответа не последовало.

— Ладно, лежи спокойно. Посмотрим, что у тебя с копытом.

Мисюра достал из кармана нож-лягушку, выкинул наружу острое и тонкое жало клинка. Взял спецназовца за ногу. Тот закусил губу, закрыл глаза. Тело его напряглось, закостенело.

Развязав шнурки военного ботинка с высоким берцем, Мисюра безжалостно стащил его с больной ноги, распорол брючину и сдернул со ступни мокрый грязный носок. Обнажилась худая, отвыкшая от света нога. У голеностопа фиолетовым наплывом разлилась большая опухоль. Мисюра ощупал ее со всех сторон.

— Худо. Однако попробуем. Перелома будто бы нет. Ну-ка, держись!

Он рванул ступню, слегка ее поворачивая. Терех глухо охнул и затих, безжизненно запрокинув голову.

Мисюра зачерпнул пригоршней воду в ключе и плеснул ему в лицо.

— Очухался? Теперь терпи. Сустав вроде бы встал на место. Давай, лежи.

Подумав, Мисюра отхватил ножом брючину по самое колено, нарезал из ткани ленты и туго стянул голеностоп повязкой.

Окончив врачевание, Мисюра сел на валежину, сложил нож и спросил:

— Где твой харч, командир? Куда заначил?

— Когда загремел в овраг, сидорок и посеял…

— Фефела! — определил Мисюра со злостью. — ни хрена, как я смотрю, делать тебя толком не научили. Ни харч сберечь, ни в человека попасть! Эх, во-й-а-ка!

Майор проглотил обиду молча.

Мисюра долго лазил по оврагу, чертыхался, кряхтел, пока не отыскал растерзанный росомахой сидор — вещевой мешок из защитной ткани с лямками и завязкой. Остались в нем только чай, соль, крупа, две банки жереха в томате и три пачки сигарет.

Но даже то, что осталось после пиршества росомахи обрадовало Мисюру.

— Порубаем! — объявил он с вдохновением и потер руки.

Он тут же стал собирать по склонам оврага ветки и хворост. Потом нарезал щепу, сложил ее горкой и стал обкладывать лучинками потолще. Из-за пазухи вытащил жестяную баночку из-под леденцов, постукал ею о колено, открыл и вытащил коробок спичек.

Затрепетал прикрытый ладонями бледный огонек. Лизнул стружку и зашелестел, перебегая с лучинки на лучинку. Пыхнуло и задышало жаром пламя костра.

Потом они хлебали горячую жижу — не то затируху, не то кулеш — приготовленную в котелке, который был приторочен к сидору. Ели медленно, будто нехотя. Терех потому что потерял аппетит. Мисюра — чтобы не переесть с голодухи и не начать маяться животом. Зато чаю с заваркой он выпил от пуза, и потом, отойдя в сторонку от своего пленника, прилег и обалдело млел, обливаясь потом, не имея даже сил шелохнуться.

Дневной жар спадал. Воздух быстро остывал и сырел. К Мисюре медленно возвращалась подвижность.

— Раньше у меня такие удачные деньки на охоте бывали. Тайга, ружьишко и никаких забот…

Он сплюнул далеко и ловко…

На тайгу опустились сумерки.

— Пора спать, — объявил свое решение Мисюра. Было похоже, что он утратил силу и желание бороться с усталостью. — Давай, сердечный, протяни вперед руки. Смелей. Пеленать тебя на ночь стану. Ты мне спокойный нужен…

Конечно, самым лучшим в тот момент было бы встать, сделать ручкой лежавшему на земле майору и уйти. В конце-концов он, Мисюра, не скорая помощь, не спасатель из МЧС, а если иди дальше, то вообще жертва, с которой майор уже дважды пытался покончить, но сделать этого не сумел один раз из-за обстрела, который начал кореец, а в другой из-за собственной слабости и последовавшего промаха.

Мисюра плотно стянул майору запястья мотузком, который снял с вещевого мешка и, будто извиняясь, предупредил:

— Смотри, не балуй…