Золотоискатели в пустыне

— Ну, считай, что за все это я поработал на тебя, измельчил и промыл твою руду.

— Куда же ты хотел нести золото? — полюбопытствовал Мафу.

— В Дурбульджин, в лавку.

— И давно ты занимаешься этим почтенным делом?

— Я рудокоп, как и ты, — уклончиво ответил пленник. — Только часто работы нет, и я голодаю. А с голода чего не сделаешь, лое! Будь милостив, отпусти меня. Я никогда больше не покажусь в Чий Чу.

Мафу, питавший во время преследования самые жестокие намерения, теперь, при виде этого жалкого связанного человека, смягчился. Золото он вернул, в шахте богатое место кончилось, воровать в третий раз негодяю не придется. Он поднялся, вскинул на плечи мешок и сказал:

— Так и быть, не стану тебя убивать или мучить, живи себе. Но смотри: в третий раз попадешься — кости переломаю. А на твою бедность оставляю тебе руду, которая еще лежит в огне, там наберется золота на — хлеб на неделю-другую. Пойдем, собачка, домой!..

Мафу свистнул и повернулся, чтобы итти.

— Лое, развяжи меня, прежде чем уйти! — взмолился пленник. — Как же ты меня оставишь связанного одного, в чаще, ночью? Тут волки есть… огонь погаснет, они придут.

— Сам развяжешься! Веревки скоро ослабнут, — усмехнулся Мафу.

И, не обращая больше внимания на просьбы связанного, Мафу, сопровождаемый собакой, исчез в чаще. Слабый свет костра освещал тропинку на небольшом расстоянии от лужайки, но далее уже было совершенно темно; приходилось итти осторожно, чтобы не наткнуться лицом на колючую ветку или острый сук. Собака бежала по тропе впереди и, когда Мафу отставал, звала его коротким лаем.

Постепенно глаза освоились с темнотой и стали различать извилистую тропу. Когда она выходила на лужайку или поднималась на склон, над путником развертывалось темное звездное небо, в которое справа и слева словно упирались черные массы скалистых откосов долины. Ветер затих, и только речка явственно журчала то ближе, то дальше. Вдруг собака остановилась, подняла голову и глухо заворчала. Словно отвечая ей, с одного из склонов донесся протяжный вой.

— Ишь ты, подлец, близко ходит, — проворчал Мафу. — Пожалуй, пожалею, что не взял ружья.

Мафу прибавил шаг и вскоре вышел к броду. Тут уже началась дорога по холмам и степи, и можно было итти быстро. Чтобы отогнать волков, рудокоп запел песню пастухов, заунывную китайскую песню, которой они коротают длинные осенние вечера у костра среди песчаных холмов, под свист ветра в рощах саксаула, необычного дерева с листьями, похожими на мелкие чешуйки. Он вспомнил жизнь, которую вел несколько лет в песках под Гученом, жизнь, полную невзгод, но привольную, всегда под открытым небом, под лучами солнца, обильную приключениями. И особенно противной показалась ему мрачная шахта и тяжелая, скучная работа над твердым кварцем, редко вознаграждавшим труд крота-рудокопа.

«Ну, теперь мы добыли достаточно золота! — подумал он, быстро шагая вслед за собакой по пыльной дороге. — Рассчитаюсь с Лю Пи и уйду опять куда-нибудь на новое место…»

А в это время на лужайке под нависшим утесом догоравший костер еле освещал связанного человека. Много раз пытался он как-нибудь ослабить путы, стягивавшие его посиневшие и онемевшие руки. Старая, но крепкая веревка не ослабевала, и все усилия были тщетны.

А зловещий вой волков раздавался все ближе. Сначала завыл один — высоко на склоне долины; второй откликнулся на другой стороне, третий чуть слышно — выше по речке. Почуяли легкую добычу, серые! Перекликаясь, стали спускаться вниз, порой замолкая и прислушиваясь.

Безжалостный рудокоп уже далеко, не услышит мольбы о помощи. Догорает костер, угольки подергиваются пеплом. Еще полчаса — и огня не будет, драгоценного огня, пугающего хищников.

Вот уже слышен шорох в кустах то с одной, то с другой стороны. Подкрались голодные звери, высматривают через ветви, что делается на поляне под утесом. Из-под нависших ветвей куста высунулась острая морда. Два глаза, в которых красными пятнами отражаются угли костра, уставились на человека. Верхняя губа поднялась и обнажила белые острые зубы. Раскрылась пасть, зверь облизнулся длинным языком, предвкушая теплую, красную кровь. Припал к земле и ползком подвигается вперед.

Неистовым голосом закричал человек и заметался в тоске. Испуганный зверь отпрянул назад в кусты. Хоть бы что-нибудь для поддержания огня! Но ничего нет. Он сам бросил последнюю охапку в костер перед тем, как его настигли. Проклятое золото! И все это произошло из-за этих тяжелых зерен в белом камне.

В другом месте показалась острая морда и глядят алчные глаза. Неужели так и погибнуть под волчьими зубами, которые вонзятся в тощее горло и начнут рвать живое мясо? Нужно пережечь веревку, не теряя ни минуты, хотя бы пришлось прожечь руки до кости! Все лучше, чем погибнуть зарезанным, словно баран. Скорее, пока еще тлеют угли! Он с усилием поднялся, присел и стал подвигаться, ерзая, к кучке углей. Острая морда опять скрылась в кустах.