– Возможно. В таком случае… – я пощупал левый карман куртки, – мне лучше приготовиться. – Я пощупал правый карман. – Н-да, приготовиться, – тупо повторил я. Меня прошиб липкий пот. Голос мой поник – ни в одном кармане не оказалось ни единого патрона, а я-то считал, что их полным-полно. В минуты крайнего волнения любой может оплошать. Я допустил промах: забыл свои боеприпасы.
2
Хотелось бы мне верить, что утаил я это открытие лишь из-за благородного желания избавить своих спутников от лишнего беспокойства. Но боюсь, что моя скрытность диктовалась иным – я содрогался от одной мысли, что Золотце прознает о моей слабоумной небрежности. Даже во времена опасности человек подвержен слабостям, и я знал, что не в силах выносить его комментариев. Если он уже позволял себе нотки раздражительности, то воображение никло, тщась представить, на какие вершины язвительности он воспарит, стоит мне открыть правду. Я постарался поправить ситуацию веселым оптимизмом.
– Они уже не вернутся, – убежденно заявил я, пытаясь поверить этому сам.
Золотце, как обычно, отпустил раздражающее замечание.
– Тогда давайте выбираться отсюда, – потребовал он. – Неохота мне торчать всю ночь в этом проклятом леднике. Я простужусь, у меня слабая грудь. Если вы так уверены, что спугнули их, давайте сматываться.
Заходить настолько далеко я не решался.
– Может, они где-то поблизости. Прячутся.
– Ну и что? Пускай похищают меня! Мне-то что!
– Думаю, все-таки лучше выждать, – заметила Одри.
– Конечно, – подхватил я. – Безумие выходить отсюда сейчас.
– Кхе-кхе-кхе, – жалостно покашлял Огден и с этой минуты не переставал надсадно кашлять.
Я, конечно, всерьез не надеялся, что моя демонстрация положила конец осаде. Я угадывал, что это всего лишь перерыв перед возобновлением вражеских действий. Я слишком хорошо знал целеустремленность Макгинниса, чтобы вообразить, будто он откажется от цели из-за нескольких выстрелов наугад. Впереди у него целая ночь, рано или поздно он вернется. Рассудил я верно. Нудно и томительно текли минуты, враг все не появлялся, но потом, карауля у окна, я услышал шаги, пересекающие двор, и тихие осторожные голоса. Сражение возобновлялось.
Яркий свет проник в окошко, отбросив широкий круг на потолок. Сообразить, что происходит, было нетрудно. Они сходили к автомобилю и притащили одну фару – коварный ход, в котором я угадал руку Сэма. Обезопасив таким образом опасное место, они с безудержной яростью возобновили атаку. Молоток заменили каким-то орудием поувесистее, железным на этот раз. Скорее всего разводным ключом от машины. Орудие грозное, даже крепкая дубовая дверь содрогалась под ударами. Полетели щепки, и я решил – пришло время отступить на вторую линию укреплений. Сколько выдержит дверь, сказать трудно, но я сомневался, что дольше нескольких секунд.
Я вновь зажег свечу, потушенную из соображений экономии, и, поймав взгляд Одри, дернул головой, показывая на лестницу.
– Пойдешь первой, – прошептал я.
Огден, пронаблюдав, как она исчезла в люке, с самым решительным видом повернулся ко мне:
– Если думаете, что заставите и меня подняться, то здорово промахнулись. Я останусь сидеть тут. Пускай ворвутся и забирают меня. Устал я от ваших глупостей.
На словесный спор времени не было. Схватив его в охапку (он лягался), я поволок его по лестнице и втолкнул в люк. Огден испустил свой фирменный заливистый визг. Это вдохновило нападавших, точно пение горна. С удвоенной силой посыпались на дверь удары.
Я взобрался по лестнице и сам опустил за собой крышку люка. Воздух на чердаке был душный и затхлый, пахло скошенным сеном. Не то местечко, какое человек выберет по доброй воле, чтобы посидеть и отдохнуть. Слышалось шуршание, по ветхому полу прошмыгнула крыса, Одри сдавленно вскрикнула, а Золотце с отвращением буркнул: «Тьфу, дрянь!» Какие бы достоинства ни имело это убежище в качестве крепости, мерзостным оно было, вне сомнений, дальше некуда.
Удары в дверь переросли в крещендо. Совсем скоро раздался треск, от которого сотрясся пол, на котором мы сидели, а наши соседи-крысы, точно обезумев, в страшном смятении, засновали взад-вперед. Сквозь многочисленные щели и трещины, проделанные временем в старых досках, просочился свет автомобильных фар. Почти посередине зияла большущая дыра, ставшая своего рода прожектором, что позволило нам в первый раз разглядеть место, где мы укрылись. Чердак был высокий, просторный. Крыша находилась футах в семи над нашими головами. Я мог бы выпрямиться во весь рост без всяких затруднений.
В действиях противника наступило затишье. Тайну нашего исчезновения враг разгадал быстро – почти немедленно лучи фары сдвинулись и заиграли на крышке люка. Я услышал, как кто-то взбирается по лестнице, крышка слабо заскрипела, когда ее толкнули. Я занял позицию рядом, готовый, если засов поддастся, защищаться как смогу рукояткой пистолета, моего единственного оружия. Но засов, хотя и ржавый, держался крепко, и человек опять спрыгнул на пол. До нас доносились только обрывки шепота и больше ничего.
Вдруг раздался голос Сэма:
– Мистер Бернс!