Золотые Антилы

Летом 1681 года молодой врач по имени Лайонел Уофер пережил немало смертельно опасных приключений, и это неожиданно оказало влияние на миф о Золотых Антилах. Все началось с того, что Уофер в компании примерно сорока потрепанных английских буканьеров пробивался сквозь густые залитые дождями леса Панамского перешейка, возвращаясь из набега на Тихоокеанское побережье. Лесная сырость пропитала порох, который несли с собой буканьеры, и один из них попытался просушить свой пороховой запас на серебряном блюде над костром, но не уследил за ходом тонкой операции, и порох воспламенился. Лайонелу Уоферу, сидевшему рядом, досталась вся сила взрыва. Взрыв сорвал кожу с колена, обнажив кость, сильно обжег бедро и временно превратил пострадавшего в калеку.

Буканьеры с самого начала поклялись убивать всякого, кто не поспевает за колонной, но у них не хватило духу прикончить раненого хирурга. Так Уофер был оставлен на произвол судьбы. Естественно, буканьеры не ожидали вновь увидеть своего судового врача живым. Однако удача и умение приспособиться к местным условиям помогли Уоферу не только выжить, но и прекрасно устроиться в странном тропическом мире, где он оказался. А главное, он вскоре набрал сведений о перешейке, которые оказали на легенду о Золотых Антилах столь же стимулирующий эффект, как столетие назад — полубезумные идеи об Эльдорадо, вынесенные из венесуэльских джунглей Хуаном Мартинесом.

Только, в отличие от несчастного Мартинеса, Лайонел Уофер вернулся во внешний мир полностью в здравом уме, и его отчет о пережитом на перешейке был достаточно правдив. Ибо Лайонел Уофер принадлежал к тем спокойным и нечестолюбивым путешественникам, которых в изобилии порождал XVII век и которые очень старались сделать свои отчеты о необыкновенных приключениях по возможности правдивыми и разумными. Уофер, оказавшийся в первобытных землях, чьи обитатели жили еще в каменном веке, вел себя с таким апломбом, словно попал в глухую английскую деревушку. Он сохранял уверенность и спокойствие, интересовался окружающим, редко позволял себе раздражаться и ни на минуту не давал уснуть своей научной любознательности. Он скрупулезно вел записи о странных обычаях аборигенов, испытывал снадобья местных знахарей, составлял словарь индейского языка и делал наблюдения во множестве областей, от метеорологии до геологии. Короче говоря, он был идеальным путешественником, и не его вина, что европейская аудитория позже преобразила его весьма точные наблюдения в мираж антильской мечты.

Лайонел Уофер страдал тягой к странствиям в тяжелой форме. Первое заграничное путешествие он совершил в качестве «кашного» юнги на корабле Ост-Индской компании «Анна», направлявшемся в Бэнтам на Островах пряностей. Ему в то время, возможно, не исполнилось и семнадцати лет, а работой его было раздавать густую неаппетитную кашу больным в корабельном лазарете. Простейшая работа, но в дни, когда формальное медицинское образование было редкостью, она часто оказывалась первой ступенькой лестницы, ведущей к должности судового врача. Первое морское плавание прошло для Уофера достаточно удачно, хотя в Бэнтаме он каким-то образом отстал от корабля, и «Анна» ушла на родину без него. Он преспокойно нашел себе место на борту другого судна той же компании, «Бомбейский купец», и после примерно двухгодичного отсутствия добрался до Англии. Через несколько месяцев он снова вышел в море, на сей раз на борту судна, шедшего в Вест-Индию, к новой колонии на Ямайке.

Согласно собственному описанию приключений, опубликованному после его возвращения из Панамы, основной причиной, влекшей Уофера на Антилы, было желание навестить брата, работавшего тогда в «Анхелес» — на большой сахарной плантации в нескольких милях от Спэниш-тауна. Брат, видимо, занимал достаточно ответственный пост, потому что, когда Лайонел прибыл на Ямайку, его пригласили остановиться на плантации. Затем брат предоставил молодому Лайонелу капитал, позволявший тому открыть врачебную практику в Порт-Ройале. Насколько искусным врачом был к тому времени Уофер, остается неизвестным, поскольку за ним числилось всего два года опыта судовой практики. Но в данном случае вопрос о его искусстве не стоял, поскольку Лайонел сразу ушел в буканьеры.