Золотые апостолы

– Ты его прости. Сейчас нельзя…

– Бог простит.

– Думаешь, они нас не разлучат? Похоронят вместе?

– Не посмеют разлучить! Когда найдут… У тебя на пальце обручальное кольцо, у меня кольцо… Не посмеют!

– Лучше бы нам обвенчаться…

– Я говорил с батюшкой. Без благословения родителей… Перед Богом мы – муж и жена. Мы к нему идем…

– Смотри: между веток яблони – солнце! Мы его никогда больше не увидим…

– Не плачь! Там, куда идем, всегда Божий свет!

– И там все любят друг друга? Никто никого никогда не обижает?

– Да!

– У меня холодеют ноги. Я их не чувствую.

– Христина не обманула.

– Обними меня крепче!

– И ты меня…

* * *

Маленькая ласковая ручка осторожно перебирала мои спутанные волосы и разглаживала их вдоль висков. Я открыл глаза. У койки сидела Дуня. Высунув от старания язычок, она легкими движениями пальцев наводила порядок у меня на голове.

– И почему у мужчин, которым это совершенно не нужно, волосы вьются? – задумчиво спросила она, не переставая работать пальцами. – А девушкам приходиться накручиваться на бигуди, химию делать? Несправедливо…

Я не ответил. Блаженное чувство сладкой неги от ее прикосновений разливалось по телу. Пусть бы это не кончалось…

– Ты плакал, – сказала она, оставив в покое мои волосы и ласково стирая пальцами следы слез на моих щеках. – Почему?

– Я видел Ульяну и Онисима. Они лежали в траве…

– Я тоже плачу, когда их вижу, – тихо сказала Дуня, гладя меня по голове. – Так жалко! Ничего у них не получилось – разлучили после смерти.

– Ты тоже их видела?

– Много раз. Ульяна ко мне и одна приходила. Это она сказала, что ты приехал и спишь в башне у дедушки. Велела спешить. Сказала, что у тебя под правой грудью будет круглая красная родинка – как у меня под левой. И, если мы соприкоснемся ими, сила твоя вырастет вдвое.

– Какая сила?

– Такая, – загадочно улыбнулась она.

– А почему Ульяна это тебе сказала?

– Наверное, потому что родственница. Я ведь тоже Бабоед.

– Не знал.

– Потому что не спрашивал. И Виталик – Бабоед. Только он – по матери, поэтому в документах по-другому.

– Красивая у тебя фамилия.

– У тебя тоже. Даже лучше – двойная.

– Выйдешь замуж – сделаешь и себе двойную.

– Лучше уж сразу получить, готовую, – засмеялась она и, неожиданно нагнувшись, прижалась своей щекой к моей. – Дед велел передать тебе большое спасибо, – жарко прошептала в ухо. – Сказал, что вы с Кузьмой – герои и спасли Горку от большой беды.

Она отпрянула и сложила руки и на коленях.

– Погладь меня еще, – попросил я жалобно.

– Потом, – не согласилась она. – Меня Кузьма прислал. Просил выйти во двор, пока Рита спит…

Кузьма сидел за столом в мятой ковбойке, шортах и тапочках на босую ногу – другой запасной одежды, видимо, в его сумке не нашлось. Пил чай из большой эмалированной кружки. Я поздоровался и сел рядом. Выскочившая следом Дуня, поставила такую же кружку передо мной и исчезла в доме.

– Как рука? – спросил я, прерывая затянувшуюся паузу.

– Ноет, зараза! – вздохнул Кузьма. – Я с утра уже горсть таблеток выпил – все, что в аптечке Риты нашел.

Поймав мой пристальный взгляд, он расстегнул рубашку. Я невольно сглотнул. Дед Трипуз сотворил вчера чудо: под его пальцами края страшной раны намертво сошлись, оставив тонкую красную полоску, которую Дуня лишь для страховки местами скрепила, как швейными стежками, полосками пластыря. Но все равно шрам, дугой сбегавший от ключицы далеко в подмышку был страшен.

– Попяра чертов! – сердито сказал Кузьма, неловко застегивая рубашку одной рукой. – В нем, наверное, с центнер… Зрелый. Где справишься! Как полоснул клыками!.. Рукой теперь двигать больно.

– Ты думаешь, это был Жиров?..

– Кто же? – пожал он плечами. – Услышал шум – а мы там гремели будь здоров! – спустился вниз… Если б не ты…

– Я?

– Он мог и должен был меня прикончить. Но не стал. Поспешил к тебе. Чем ты его так обидел?

– Побил. Накануне вечером.

– Тогда ясно, – кивнул он. – Одного я не могу понять: как тебе это удалось? Несколько минут держать за защитой зрелого оборотня, а потом еще хряснуть его на ножи… Не читал о таком никогда и не слышал. Откуда это в тебе?

– Не знаю.

– Я тоже…

Мы помолчали.

– Хочу тебя попросить, – тихо сказал Кузьма, – не рассказывай Рите о том, что было в подвале.

– Она обязательно спросит.

– Пусть. Скажешь: пришли, отыскали, унесли домой.

– Поскользнулся, упал, очнулся – гипс?

– Что-то вроде того, – улыбнулся он.

– Хорошо.

– Спасибо, – сказал он, согнав улыбку с лица. – За все. За то, что сделал для нее до вчерашней ночи, а за подвал – особо. За вчерашнее, по уму, не спасибо надо говорить, а в ноги кланяться. Только я, извини, сейчас не смогу – больно, – виновато улыбнулся он и вытер глаза. – Ты не думай, я найду способ…

– Успокойся! – грубо ответил я, чувствуя, как и у меня защипало глаза. – Зарыдаем сейчас… Я только боюсь, что Рита сама раскопает. Она такая. А потом еще и напишет – грозилась…

– Не будет она об этом писать! – махнул рукой Кузьма.

– Это кто тут решает за меня? – послышалось с крыльца. Мы, не сговариваясь, обернулись.