Золотые апостолы

— Это Евдокия, внучка заведующего, о котором я рассказывал. Сегодня утром познакомились.

— И много успели.

— Да это… — я поперхнулся, вспомнив обряд соприкосновения родинок. О нем лучше было не вспоминать. — Пять минут поговорили и только…

— А она ведет себя так, будто вы уже пообещали ей платье с фатой, — Маргарита явно наслаждалась моим смущением. — Не обещали? Нет?

Я почувствовал, что краснею. Выручила Евдокия, появившаяся с бутылкой вина и штопором. Штопором она орудовала неумело, я отобрал и открыл бутылку сам. Она пожала плечами и ушла за бифштексами.

Маргарита взяла бокал и посмотрела через него на свет. Рубинового цвета вино влажно блестело.

— За наше случайное знакомство? — предложила она с иронией в голосе.

— За него! — поддержал я. Мне сейчас было все равно, за что пить. Лишь бы не говорить…

Евдокия с подносом появилась скоро. Вопреки ее предсказаниям, бифштекс оказался сочным и вкусным. Частник даже в этой глухомани был на высоте. Он превратил казенный ресторан близ гостиницы в красивый зал с уютными нишами-карманами, в одной из которых мы сейчас ужинали. Он позаботился, чтобы посетителям подавали хорошее вино и вкусную еду. Только вышколить своих официанток не успел…

Я украдкой посматривал на Маргариту. Она ела быстро (видно было, что проголодалась), но аккуратно. Я специально усадил ее лицом к залу, устроившись напротив. Женщины в ресторанах любят рассматривать публику. Свет бра мягко падал на ее лицо, играл легкими тенями, делая его прекрасно-загадочным, и я ощутил, как кольнуло в груди — совсем как днем.

Маргарита отложила вилку и потянулась к бокалу. Я торопливо наполнил его.

— Что теперь? — спросила она, отпив.

— Потанцуем?

— Музыки нет.

Я повернулся и сделал знак парню за пультом в углу. Тот кивнул, и зал наполнила медленная томная мелодия.

— Я вижу у вас тут все схвачено! — Она встала и положила салфетку на стол. — Что ж, почему бы и нет…

В школе я несколько лет ходил в секцию бальных танцев. Но в десятом классе за год вымахал на целую голову, и тренер меня забраковал. Навыки остались.

Маргарита двигалась легко, послушно отзываясь на каждое мое движение, и мы плавно скользили по залу под любопытными взглядами редких посетителей. Краем глаза я заметил Евдокию (она стояла, насупившись, у входа в кухню, исподлобья наблюдая за нами) и тут же забыл про нее. Передо мной, совсем рядом было милое лицо с полузакрытыми глазами, а когда они раскрывались, я видел в них то, что желал видеть. Легкий пряный запах неведомых цветов исходил от ее волос, обволакивал и кружил голову…

Не останавливаясь, мы станцевали танго, вальс, затем снова танго. Третьим танцем планировалась румба (после румбы, к тому же блестяще исполненной, женщин пробивает на любовь), но записи румбы в Горке не нашлось. Аргентинское танго (темп быстрее обычного, четкие повороты, фиксация движений) — это почти та же румба. Если постараться…

Маргарита запыхалась, и я отвел ее к столику. Она жадно пригубила из бокала и достала из сумочки тоненькую сигаретку. Я услужливо щелкнул зажигалкой.

— Ну ты и орел… Ничего, что я на «ты»?

Я мягко кивнул — танго подействовало.

— Высокий, красивый, образованный, да еще и танцует, — она засмеялась и выпустила дым к потолку. — Неудивительно, что эта девочка вляпалась.

Я вежливо промолчал. Сейчас лучше всего было молчать.

— И фамилия… — продолжила она, затягиваясь. — Кстати, откуда такая? Двойная, красивая… Родовая или позаимствовали?

— Прозвище предка была Ноздря, — сказал я, разом отметая подозрения в заимствовании. — То ли нос у него был такой формы, то ли ноздря рваная. Дети его, соответственно, пошли Ноздрины. О самом предке документальных свидетельств нет, но первые Ноздрины известны с конца семнадцатого. Потом род стал умножаться, делиться на ветви. Для их различия добавляли определение — по местности, где жила семья. Мы, Галицкие, западная ветвь.

— Ах, молодые генералы, минувших дней… — протянула она строчку из Цветаевой и загасила сигарету. — А теперь давайте, Аким, вернемся к нашим баранам. Я обдумала ваше предложение, — она снова перешла на «вы», и мне это не понравилось. — Вряд ли история Ульяны Бабоед заинтересует мою газету. И факты шаткие. Нет никаких достоверных данных, что именно ее кости нашли в стене. Вы это никогда не докажете.

— А привидение?

— Вы будете уверять, что его не видели, другие — наоборот. Кому верить?

— Нам.

— Почему нам?

— Потому что привидение — это не то, о чем писали наши газеты. Странное ощущение тревоги, какая-то тень за окном и тому подобное. Обычно оно является всегда строго в одно и то же время и в одном и том же виде. По этому поводу существует масса серьезных публикаций — я подберу вам источники. Ульяна Бабоед — всего лишь повод усомниться в нелепой версии о замурованной жене молодого каменщика. А когда мы сами убедимся, что никакого привидения не существует…

— Мы?

— Сегодня будет вторая ночь в башне. И я думал, что мы вдвоем… — выпалил я и умолк. Лицо ее пошло пятнами.

— Ах ты… — она запнулась, подбирая слова. И не нашла. — Я что, дала повод…

— Разрешите вас пригласить?