Золотые Дети

– Твои обожаемые подружки разносчицы слухов. – Он так это сказал, будто Лина, Мэгги и Стейси, были разносчицами вируса Эбола. – С них, начинается цепочка. Особенно, в этом преуспела Стейси. Она из любой конфетки, сделает чудо природы.

Я приглушенно зарычала, резко остановившись.

– Ты сказал, чтобы я с тобой не связывалась, а сам привязался, как хвост.

– Верно. Ты и не должна со мной связываться. – Он повернулся ко мне лицом.

– Тогда, что ты меня дергаешь? Думаешь, ты какой-то особенный?

– Я могу делать это или не делать вообще.

Прекрасно. Сегодня же просмотрю газеты и найму киллера, чтобы он его пристрелил.

– Что у нас будет на ужин? – спросил он, когда я зашагала дальше.

– У нас с тобой не будет ужина. Ты никогда не появишься в моем доме и больше не заговоришь с моими родителями. Понял?

– Ну, раз, у нас сегодня не будет ужина, тогда я с удовольствием почитаю твой дневник.

Я нервно расхохоталась, но сердце екнуло.

– Хочешь читать мой дневник? Да, пожалуйста. Можешь, хоть Ватикан им обклеить, но с меня хватит.

– Серьезно? – притворно ужаснулся Трэвор, наклоняясь ко мне. Я толкнула его в грудь, увеличивая расстояние между нами. – И совсем не боишься, что о тебе будут говорить остальные? Да, ты камикадзе.

Я перешла с шага на бег. Мне хотелось побыстрее добраться до дома, подняться в свою комнату и забраться под кровать, проклиная ту гребаную минуту, когда я открыла рот, и тот вечер, когда я поганила его футболку.

Пощадите!

Остановившись, в сорока футах от дома, я передернула плечами, не желая, чтобы он знал, где я живу. Трэвор мог решить, что в одном из трех домов на улице, поэтому я ждала, когда он соизволит испариться… или провалится под землю… или его утащить какое-нибудь чудовище. Но, Трэвор, вразвалочку, подошел ко мне, всматриваясь в окна моего дома.

– Думаешь, я не знаю, где ты живешь? В твоих документах есть адрес.

Отлично. Он еще и в моем досье копался.

– Но, если честно, я видел вас по приезду. Ты тогда разбирала коробки, и, – его глаза на пару тонов потемнели, – твои шортики очень забавно задирались.

Мои щеки опалил румянец. Кожу нестерпимо жгло, как от ожога.

Забавно задирались? Да, они поприветствовали всех жителей этого долбаного города, потому что мои любимые шорты были где-то в коробках, и я их искала! Черт, я сверкала перед ним своей полуголой задницей, да еще как… моя рука взметнулась к горлу, стискивая ее. Он пялился на мою задницу, когда я на четвереньках, пыталась достать из-под машины закатившийся скотч. Гадство!

– Все сказал? – сухо спросила я.

– Могу уточнить, как они задирались. – Насмешливо пробормотал он. Я подняла руку и покачала головой. Еще одно слово, и он будет носить эти чертовы шорты до конца жизни.

Я шагнула к своему дому и поднялась по лестнице, доставая ключи.

– О, и первый вопрос, – он оказался у меня за спиной, что я подпрыгнула, чуть не выронив ключи. – Давно ты проколола пупок?

Вдох – выдох.

– Год назад.

– Родители знают? – Трэвор привалился к перилам, скрестив руки на груди.

Все равно узнает, если прочтет.

– Папа. Мама догадывается. – А мелкий засранец пугает, что все расскажет ей. Но, я пообещала ему, если он только рискнет, я вырву ему руки и засуну в его задницу, тогда ему будет сложно, использовать их не по назначению.

– Мне казалось, все бывает наоборот. Папа строгий, а мама все позволяет.

– Ну, а у меня так. – Я вставила ключ в скважину, но было не заперто. Значит, мама еще дома. Нет-нет, я не позволю ему с ней говорить. – Еще вопросы, а то мне блевануть охота.

Трэвор сморщился.

– Девочке не позволительно такое говорить.

– Подай на меня в суд. – Я распахнула дверь и, нырнув внутрь, тут же захлопнула ее, заперев на замок. За дверью донесся смешок, будто все это его забавляло. Ну, конечно, а как по-другому это можно назвать? Решил растянуть мою инквизицию.

В кухне я нашла маму. Она была в своей голубой больничной форме, полностью скрадывающей ее изящную фигурку. В руке чашка кофе, а во второй, «Ньюсвик».8

Я смотрела на нее, и мне хотелось ей все рассказать. Хотелось рассказать, что мои подружки распускают несусветные сплетни. Хотелось рассказать, как я ненавижу эту школу, этот город. Хотелось рассказать о том, что Трэвор спер у меня дневник и теперь шантажирует этим. Хотелось спрятаться у нее на груди и почувствовать себя маленькой девочкой, забыться в заботе и ее воркующего голоса. Я так хотела этого, больше всего на свете. Плевать, что она узнает о существовании дневника и плевать, что я доверюсь ей больше, чем папе, но мне это не обходимо. Необходимо излить ей душу, потому что здесь живут злые, отвратительные люди. И если я останусь здесь еще немного, то стану похожей на них. Я уже становлюсь такой. Я хотела…

– Милая, все в порядке? – она посмотрела на меня поверх журнала.

Я моргнула, все еще силясь выдавить из себя накативший на меня поток возмущения и отчаяния.

– Да. – Выдавила я. – Все прекрасно.

Мама отложила журнал на стол и поставила туда же чашку.

– Уверена? Ты бледная.

Не удивлена. После жесткого прессинга, сердце едва справляется с перекачкой крови.

– Все хорошо.