Золотые годы Стальной Крысы

Мы с Анжелиной регулярно общались при помощи лазера на протяжении последующих шести дней. Весьма краткие беседы проходили в официальном ключе, как ни старался я говорить по-дружески или выдать какую-нибудь шутку. Все тщетно. Моя милая была не в духе. И не без повода, со вздохом констатировал я. Оставалось лишь смириться с этим.

На седьмой день наша беседа вообще была односторонней: она произнесла одно-единственное слово и прервала связь. Кончиком языка я отключил передатчик и повернулся к Баррину; теперь он выглядел куда живее – перестал пить воду в столовой.

– Срок назначен.

– И когда?

– Скажу после обеда.

Он открыл было рот, но тут же его захлопнул, осознав мудрость моего решения. Чем меньше народу знает, тем меньше шансов проговориться. Сохранить тайну в тайне под силу лишь одиночке.

В тот же вечер, когда бряцанье ложек по металлу судков сменилось хлюпаньем серого желеобразного десерта, я отнес свой поднос на мойку, вышел и закрыл за собой дверь. Кое-кто из хлебавших десерт с вялым интересом в мутном взоре наблюдал, как я накрыл «жучок» на стене крохотной металлической коробочкой.

– Попрошу вашего внимания, – сказал я, громко постучав ложкой по столу, подождал, пока гул голосов стихнет, а потом указал на боковую дверь.

– Сейчас мы все выйдем через эту дверь. Джентльмен, который ее откроет, Баррин Бах, будет вашим провожатым. Все следуют за ним. – Пришлось повысить голос, чтобы перекрыть бормотание присутствующих. – Сейчас же заткнитесь и не задавайте никаких вопросов. Обо всем узнаете после. Сейчас могу сказать только одно: властям наверняка не понравится то, что мы сделаем.

Все одобрительно закивали, поскольку каждый оказался здесь именно потому, что попирал закон и обводил власти вокруг пальца. Это обстоятельство да еще транквилизаторы в питьевой воде заставили их невозмутимо выполнять дальнейшие мои приказания.

Я остановился у двери, улыбаясь и время от времени похлопывая проходящих по плечу, изо всех сил стараясь не выдать своего беспокойства.

Каждая истекшая минута грозила тем, что массовое бегство обнаружат. Повара и двое охранников мирно спали в кладовой; «жучок» выдавал запись счастливого чавканья, а две другие двери были на запоре – в этом-то и заключалось самое слабое звено плана. Обычно во время еды в столовую никто не заходил, но бывали и исключения. На счастье я скрестил пальцы за спиной, от всей души надеясь, что нынешний день не станет этим самым исключением.

Наконец последняя согбенная спина скрылась в коридоре, я вздохнул с облегчением, вышел следом и запер за собой дверь. Следуя за своими шаркающими коллегами вниз по лестницам в подсобный коридор, я запирал за собой каждую дверь. То же самое я проделал, миновав подвал и войдя в котельную. Огнеупорная дверь была массивнее прочих, и засов вошел в пазы с приятным лязгом.

Я обернулся и оглядел коллег, удовлетворенно потирая ладони.

– Что происходит? – спросил кто-то.

– Мы покидаем эти пенаты, – сообщил я, поглядев на часы, – ровно через семь минут!

Легко представить, какой поднялся переполох. Я прислушался к голосам, а потом криком призвал всех заткнуться.

– Нет, я вовсе не сошел с ума! И вовсе я не так стар, как выгляжу. Я позволил себя арестовать и водворить сюда по одной-единственной причине: чтобы взломать эту цитадель. Теперь позвольте пройти – вот именно, расступитесь, спасибо – к той стене. Может, вам известно, а может, и нет, но тюрьма выстроена на склоне холма. Это означает, что хотя здание и утоплено в землю и скалы, мы сейчас находимся на одном уровне с проходящей рядом дорогой. Будьте добры, отойдите в дальний угол. Да, вот именно. Как видите, я размещаю на стене направленный заряд макротермита. Стоит его зажечь, как он не только загорится, но и прожжет себе дорогу наружу.

Зэки в напряженном молчании следили, как я леплю аляповатое кольцо из тестообразной массы, поливаю его изолирующим составом и вгоняю запал.

– Сбейтесь в компактную группу, отойдите как можно дальше, – распорядился я, глядя на часы. Когда до выхода осталось пять секунд, я стукнул по бойку и поторопился присоединиться к остальным.

Наступил самый драматический момент представления. Запал вспыхнул, и стену прочертило огненное кольцо. Оно потрескивало, сыпало искрами и дымило. Помещение заполнилось густым дымом, многие закашлялись, пока вентиляторы трудолюбиво не отсосали дым. Потом я размотал брандспойт с висевшей на стене катушки, открутил вентиль и окатил стену холодной водой. Взвились клубы пара, вызвав вопли ужаса и еще более натужный кашель.

Когда треск и шипение утихли, я завернул вентиль и устремился вперед. Хорошенько примерившись, ударил ногой в центр выжженного на стене круга, и, к моей великой радости, тот с грохотом обрушился наружу.

– Погасить свет! – приказал я, и Баррин щелкнул выключателем.

Снаружи землю заливал свет уличных фонарей, открывая взору скатанный рулоном ковер. Рулон начал вращаться, и его снабженный гибким приводом конец вполз в отверстие. Как я и заказывал, ковер был красным.