Золотые яблоки Солнца

Дорога, похожая на реку – белые камни, белая галька, – вела через город, похожий на кладбище, к кладбищу, похожему на город!

Потому что город обезлюдел.

Мальчишки подошли к невысокой ограде кладбища, к литым чугунным воротам, похожим на кружево. Они ухватились за чугунные завитки и заглянули внутрь.

– Ух ты! – Том был поражен. – В жизни такого не видывал!

Теперь они поняли, почему город обезлюдел.

Потому что на кладбище было людно.

Перед каждой могилой склонила колени женщина с букетом азалий, гардений или бархатцев, ставя цветы в каменную нишу.

У каждой могилы стояла на коленях дочь, зажигавшая новую свечку или свечку, только что задутую ветром.

У каждой могилы стоял спокойный мальчик с блестящими карими глазами, и в одной руке у него была крохотная похоронная процессия из папье-маше, приклеенная к плоскому камешку, а в другой – череп из папье-маше, в котором, как в погремушке, перекатывались рис или орехи.

– Смотрите! – шепнул Том.

Там были сотни могил. Сотни женщин. Сотни дочерей. Сотни сыновей. И сотни сотен, тысячи тысяч свечей. Все кладбище заполнили рои огоньков, как будто все светлячки на свете прослышали про Великое Собрание и слетелись, расселись, сверкая, на каменных надгробиях, освещая смуглые лица, темные глаза, черные, как вороново крыло, волосы.

– Ну и ну, – сказал Том себе под нос. – Дома мы никогда не ходим на кладбище – разве только в День поминовения, раз в году, да и то средь бела дня, при солнце, разве это удовольствие? А здесь – вот оно – красота!

– Красота! – шепотом прокричали все.

– В Мексике Канун всех святых получше, чем у нас!

И правда: на каждой могилке стояли блюда с пряниками, выпеченными в виде священников, скелетов или призраков, а кто должен лакомиться ими? Живые? Или души, которые возвратятся перед рассветом, голодные, неприкаянные? Никто не мог сказать.

И каждый мальчик там, в ограде кладбища, рядом с сестрой и матерью, положил на могилу миниатюрную похоронную процессию. И было видно, что внутри крохотного деревянного гробика лежит маленький леденцовый человечек и все это стоит перед крохотным алтарем с крохотными свечечками. А вокруг гробика стоят мальчики-служки с головками из орехов, и на скорлупке нарисованы глазки. А перед алтарем стоит священник, голова у него из кукурузы, а туловище из каштана. А на алтаре – фотография покойного, когда-то живого, а ныне – поминаемого.

– Куда лучше! Нет сравнения! – прошептал Ральф.

– Cuevos! – пропел голос вдалеке, на склоне холма.

На кладбище песню подхватили другие голоса.

Мужчины, жители этой деревни, стояли, прислонясь к стенам, у некоторых в руках были гитары, у других – бутылки.

– Cuevos de los Muertos… – пел далекий голос.

– Cuevos de los Muertos… – пели мужчины внутри ограды, в тени кладбищенских стен.

– Черепа, – перевел Том. – Черепа мертвых.

– Черепа, сладкие сахарные черепа, сладкие, леденцовые черепа, черепа умерших, – пел голос, все ближе и ближе.

И вниз с холма, бесшумно ступая в темноте, спустился Торговец Черепами с горбом на спине.

– Нет, это не горб, – сказал Том вполголоса.

– У него там полный мешок черепов! – вскрикнул Ральф.

– Сладкие черепа, сладкие, белые, хрустящие сахарные черепа, – пел Торговец, и лицо его скрывалось под широченным сомбреро. Но голос, сладко-переливчатый голос был голосом Смерча.

И на длинной бамбуковой жерди, которую он нес на плече, болтались на черных нитках дюжины, десятки сахарных черепов, больших, как их собственные головы. И на каждом была надпись.

– Имена! Имена! – пел старик Торговец. – Скажи мне свое имя – получишь свой череп!

И старик выдернул из связки один череп. На нем громадными буквами было написано:

ТОМ.

Том взял в руки череп со своим именем, свой собственный сладкий, съедобный череп, и обхватил его пальцами.

– Ральф!

И череп с надписью РАЛЬФ взлетел в воздух. Ральф, заливаясь смехом, поймал его.

Словно быстрота – главное условие игры, старик хватал костлявой рукой и метал, череп за черепом, летучие сладости в прохладном воздухе.

ГЕНРИ ХЭНК! ФРЕД! ДЖОРДЖ! РАСТРЕПА! ДЖИ-ДЖИ! УОЛЛИ!

Мальчишки под этим беглым огнем плясали и визжали, обстреливаемые собственными черепами с их собственными великолепными именами, выложенными сахаром на белом лбу у каждого черепа. Они ловили, едва не роняя, восхитительные ядра, которыми их обстреливали.

Они стояли, разинув рты, уставясь на сахарные сувениры смерти, зажатые в липких пальцах.

А из-за кладбищенской ограды рвалась ввысь песня – ее пели высокие, как сопрано, мужские голоса:

Роберта… Мария… Кончита… Томас.
Calavera, Calavera, сладкий череп –
вот это еда!
Ищи свое имя на белом сахарном лбу!
Скорее сюда, скорее сюда!
Здесь целые груды сахарных белых
костей.
Хрустящих сластей! Денег нет –
не беда!
Грызи свое имя! Вот это сласти,
вот это да!

Мальчишки подняли сладостные черепа, зажатые в пальцах.