Золотые яблоки

В руках у обоих толстые тетрадки с плотными обложками. Шрифт латинский, читать можно, но только читать, а не понимать. Зато чертежи шкафов, каких-то длинных прилавков ясны без подписей.

— Вы из училища? Ремесленники?

Оба радостно улыбаются — ничего не поняли. Показал, как тешут топором, пилят. Закивали удовлетворенно, каждый проделал те же жесты.

На песке лежит моя рубашка. Внимание их привлек значок с изображением дядюшки Хо — нам их прикололи во время встречи с работниками вьетнамского «Интуриста».

— Хо Ши Мин, — говорит тот, что похрабрее.

— Тебя как зовут? — тычу себе в грудь пальцем, называюсь, потом ему. — Имя твое?

— Иммя?

Берет у меня блокнот и старательно пишет: Ви Бинг Бьем.

— Ну, здравствуй, Бьем! — Узкая ладошка его крепкая, с шершавой кожей мастерового.

Товарищ его тоже пишет свое имя — Фам Нгай. Такая же шершавая ладонь у него.

Познакомились, но чувствую, что-то они не уяснили для себя. Бьем вдруг начинает ощупывать мое плечо. О чем-то оживленно переговариваются.

Ага! Тебе кажется странным, что я сижу раздетым и не зябну. Но, дружок, на улице теплынь, солнышко.

— У вас зима! — кричу им, как будто от крика они поймут лучше. — А у нас летом не всегда такие дни бывают!

Они напряженно вслушиваются и не понимают. Размахиваю руками, стараюсь объяснить — ничего не выходит.

— Ладно, — отчаявшись, говорю им, — я сейчас еще и купаться пойду.

Из всех сказанных слов Бьема почему-то заинтересовало слово «купаться». Видимо, с сильным ударением произносил я его.

Он старательно записывает понравившееся слово в своей тетради, пишет через «д». Я поправляю ошибку и вхожу в воду. Оглядываюсь, глаза у него округлившиеся.

— Купадся, — с трудом говорит он.

Наверно, решил: если какой-то чудак лезет зимой в воду, этому есть объяснение — слово «купаться».

Так вот и происходит взаимное обогащение языков.

У кого есть винтовка…

Из земли бьет родничок. Промытый песок на дне его пузырится, живет. Вода такая свежая, чистая. Сейчас прильну — и застонут зубы от холода. Сразу вспомнились родные места, лесные тропинки…

— Э! — трогает меня за плечо Хинь. — Дома! Есть вода дома!

Он прав, этот все подмечающий молодой Хинь. Нам разрешено пить только кипяченую воду. Тропический климат! У хозяев есть какой-то рыбный соус с резким запахом, им они спасаются, потому что соус этот способен убивать бактерии. У нас нет привычки к климату, не употребляем мы и соус, но так хочется испить родниковой водицы. К тому же полдень, солнце печет до невозможности, а мы еще не захватили с собой шляп, конусообразных, соломенных шляп, которыми благоразумно запаслись в Ханое. Нам сказали, что прогулка займет несколько минут. Утешаюсь тем, что продираюсь от дороги на несколько шагов сквозь колючий, цепляющийся кустарник и срываю лист бананового дерева. Он глянцевитый, прохладный, и им можно повязаться, как головным платком.

Идем по крутой каменистой тропке. Сзади, у подножия горы, весь в зелени, виден уютный домик научно-исследовательской станции лекарственных растений. Лечебные травы здесь выращивают на горных террасах, собирают также дикие. Правее — развалины зданий, когда-то строенных надолго, добротно и красиво. Сохранились перила каменных лестниц, мосты через овражки и ручьи, кое-где через завалы даже можно пробраться в дом и там гадать, кто был его хозяином, что делал, о чем думал. Возле развалин растут мясистые, неправдоподобно огромные кактусы…

Обращаемся к переводчице:

— Лан! Спроси у товарища Хоа, что это? Результат бомбардировок?

Самый старший из сопровождающих нас вьетнамцев, сорокасемилетний товарищ Хоа, всегда озабоченный и несколько мрачноватый — особенно таким был в первые дни — прислушивается к вопросу. Со всеми вопросами, касающимися жизни страны, народа, обращаемся к нему.

Товарищ Хоа показывает рукой вперед.

— Смотри! — говорит он по-русски.

Он всегда внимательно слушает наши разговоры, старается понять их смысл и уже начинает преуспевать в русском языке. Умеет составлять целые фразы. Поспешное изучение иногда подводит его. Как-то запоздавшего к ужину Бороду встретил словами:

— Спокойной ночи!

Тот оторопел, решив, что за какие-то провинности его лишают ужина.

— Смотри! — показывает рукой товарищ Хоа.

Мы в горах, что-то на уровне тысячи шестисот метров. Внизу на многие километры тянется долина. Видны разбросанные деревни с зеленью пальм и бамбука. Ослепительными зеркалами сверкают на солнце водоемы. В долине выращивают рис, воды требуется много, и в сухой сезон крестьяне бережно хранят ее.

— Очень важная высота, — передает нам его слова переводчица. — Во время войны с французскими колонизаторами пришлось взорвать… Они здесь закрепились. Тут стояли загородные дома богатых колонизаторов.