Золотые коронки

Тяжело поднимаясь по винтообразной деревянной лестнице на второй этаж, Рябинин с утомленной радостью думал об офицерах, идущих за ним. Это было несбыточным счастьем, что он дождался их. Еще день — два, и он вернется в больницу. Скольких людей он сумеет избавить от зубной боли? Неважно сколько, пусть хоть немного, пока сердце не озлится окончательно и не уколет его свирепо в последний раз, а это случится скоро, очень скоро.

Это должно было свершиться раньше. Какой дорогой ценой оплачен остаток его дней! В его возрасте эгоизм непростителен, но он же не хотел этого, не хотел и не предвидел. Ему нужно было отправить Тоню к Боженко одну и принять на себя удар фон Крейца, и тогда не молодость, а старость оплатила бы кровавый счет за победу.

Он не кривил душой перед собой. Увидев на уголке доноса несколько слов, написанных легким стремительным почерком, он подумал и об этом. Но ее немногие слова были так хладнокровны, они дышали таким спокойствием, что и он проникся уверенностью в ее безопасности. А Тоня не знала дороги, и он боялся за нее. Тоня напоминала ему Лену, она стала ему дочерью, и он хотел уберечь ее, потому что такова была последняя воля Лены.

Только теперь он понял, что не у Тони, а у той, другой, которая показалась ему вначале картинно-чужой, душа была, как у Лены. Тоня — нежная, отзывчивая девушка, у нее материнское сердце, и когда утихнет в нем боль за Виктора, она щедро отдаст его детям. Он поручил ей в райкоме комсомола готовить детей и школы к началу занятий, она справится с этим, и он спокоен за Тоню. Но его старое больное сердце теперь безраздельно отдано той, которой уже нет и которая будет с ним до последнего вздоха, потому что только у нее была такая пламенная беззаветная душа бойца, как у Лены, потому что она прикрыла его собой, как Лена своей грудью прикрыла командира эскадрона от вражьей пули.

Рябинин провел офицеров по мрачному коридору и вошел в низкую длинную комнату. Четыре из шести окон здесь были выбиты. Льдистые осколки устилали окровавленный пол вдоль стены, а посредине возвышался темно-серый курган из деревянных и гартовых литер, линеек, реглетов, марзанов и прочих предметов наборного хозяйства. Картину разгрома дополняли разбитые и перевернутые кассы, поваленные реалы, сброшенный со стола тискальный станок.

Круглоголовый прилизанный старичок в сером, испачканном типографской краской халате, сидя на скамеечке, отбирал из кучи и раскладывал порознь литеры разных шрифтов. Старичок с усилием встал и удивленно вытянул морщинистую шею.

Не появление офицеров вызвало смятение старого метранпажа, а то, что их привел бургомистр Рябинин. И пока лейтенант Турушин растерянно осматривал разгромленный наборный цех, метранпаж ломал голову, как осмелился бургомистр прийти сюда.

А Рябинин, кивнув ему, молчал. Он уже ходил с военным комендантом и корреспондентом на электростанцию и на водокачку. И видя его в сопровождении советских офицеров, горожане изумлялись, а он не имел ни силы, ни охоты отвечать. Достаточно того, что его видели вместе с партизанами и десантниками, а теперь с офицерами. Само собой все станет известно.

Капитан первый нарушил молчание. Указывая на хаос в цехе, он засомневался, можно ли что-нибудь восстановить.

— Какой может быть разговор, товарищ капитан! — возразил Турушин. — Святое дело дать людям в освобожденном городе свою газету, — стало быть, надо сделать — и точка!

Старый метранпаж сокрушенно объяснил, что гитлеровский редактор перевернул все вверх дном и хотел поджечь типографию, но не успел, что тут произошла схватка между немцами и русскими солдатами. Он так и сказал «русскими», а не «советскими» и не «нашими». Лейтенант Турушин отметил про себя это выражение и по молодости быстро решил, что старик не заслуживает доверия. Однако больше никого в типографии не было, и лейтенант скрепя сердце изложил цель прихода.

Не говоря ни слова, метранпаж пробрался в дальний угол, порылся там и торжественно принес цинковую пластинку, густо испачканную краской. Лейтенант недоуменно и брезгливо потрогал клише. Старик тихо засмеялся.

— Нарочно в пакостном виде сберегал, товарищ офицер, — сказал он, горделиво глядя на Рябинина поверх очков. — Я знал, что потребуется. Керосинчиком раз-раз, и будет чистенькое, как из цинкографии. Изволите видеть, «Ленинский путь», клишированный заголовочек нашей городской газеты.

Это было превосходно, и Турушин так же внезапно проникся симпатией к хитрому запасливому старичку. Оказалось, что метранпаж уже выбрал из этого ералаша две кассы газетного шрифта. Лейтенант попросил показать ему печатный цех, и они спустились вниз.

Капитан выдернул из вороха грязных бумаг газетный лист, прочел вслух заголовок «Новое знамя», а на обороте «издатель и редактор Б. Кузнецов». Это был еженедельный городской листок, который оккупанты использовали для антисоветской пропаганды.

— Значит, эта же личность хотела сжечь типографию? — спросил капитан.

Рябинин пожал плечами.

— Мразь! Проходимец, доморощенный писака! Много мне крови попортил.

— И где ж он?