Золотые кресты

Стояла спокойно, ждала Наташа еще. У Кривцова стучали зубы, в беспорядке, один о другой. С трудом теперь можно было понять:

— Понимаешь ли ты… Понимаешь ли, что говорю?.. Знаешь ли ты, кто перед тобой? Не подходи! Ни полшага!

Светлым и ясным, чуть погрустневшим — только что — голосом сказала Наташа;

— Кривцов, вы уже не хотите акации?

Он замолчал, сразу осунулся, замерли зубы — перестали стучать.

— Хотите?

Она ждала ответа, но Кривцов был безмолвен.

Тогда подошла Наташа к нему, открыла скляночку и, намочив свои пальцы, провела по его волосам. Он чуть вздрогнул, но продолжал сидеть, замерев. Слабый запах редкий духов заструился по комнате. Наташа коснулась и себя теми же пальцами — просто, по-неумелому. Кривцов все сидел, склонившись в безмолвии, Наташа подождала еще, потом опустилась возле него прямо на пол и взяла его за руку. Рука была холодна и безжизненна.

— Слушайте, — тихо сказала она. — Я ведь тоже люблю вас. Люблю не знаю за что, — за все, за то, что такой вы, как есть. Но еще больше люблю за то, чем вы будете, за нашу грядущую жизнь, быть может, не в нас, а в том, кто будет от нас, — в нашем ребенке.

Вместо холодного кто-то горячий кран повернул в его сердце, и хлынула кипящая влага, и горячо стало держать его руку Наташиной нежной руке.

И в то же мгновение голос ее задрожал небывалою лаской, умоляющей, чистой в своем трепетании:

— Но только не так! Только все иначе… На острове светлом, где я буду иной, какою сегодня ты видел меня, и где будешь и ты с преображенной, прощенной душой… А наше дитя родится от напряжения духа и будет совсем не знающим наших мучений. Таких, как твои и мои… Потому что и я знаю их. Да, уже знаю и, может быть, оттого так тебя и люблю…

Наташа гладила руку Кривцова и глядела ему снизу вверх в лицо — бледное, уже обреченное в своей белизне чьей-то жестокой рукой. Но вот дрогнуло это лицо, забегали мелкие скорые живчики, все быстрей и быстрей, торопят открытые глаза — на новую жизнь, возле рта вскипают быстрой и нервной волной — рождают слова признания, слова очищения, перед которыми раздвинется вдруг завеса будущей жизни. Наташа глядит вес внимательней, острым взглядом душа ворожит святую ворожбу свою над другой душой, отгоняет вечные чары двух непримиримых начал, стремится проникнуть в сокрытую тайну мировой их вражды, ощутить за этим единство предвечного замысла и, причастившись этой единой стихии, встать возрожденной в ином бытии. А рука ее все гладит руку Кривцова, и земное сердце земную же песню поет, песню природы, расцветающих трав, звенящих в траве насекомых, песню предполуденного часа, когда зной шлет первое дыхание свое через океаны эфира, но уже волнуем он скрытым, глубоким волнением.

И вдруг рождается слово, помимо сознания, помимо души, из тех конечных глубин, откуда приходят самые души, слово — предвестие грядущей души.

— Будь, святая, моею женой. Наташа закрывает в экстазе глаза.

— Будь моею женой по-новому. Слово любви твоей побеждает ненасытимые муки мои.

Молча наклоняет голову его девушка и целует темные волнистые волосы.

Кривцов молчит, склонившись перед ней на колени. Потом вдруг падает ниц и молитву воссылает он к пей или к Богу, страстным порывистым шепотом:

— Примири меня со Христом! Дай правду словам моим! Сотвори мою жизнь достойною нового света, грядущего бытия моего.

Наташа снова тихо и важно целует склоненную голову.

— Ты — пришедшая в мир, чтобы дать начало новому чуду, источник живой воды среди пустыни людской, водоем грядущих чудес, дай мне с чистой душой коснуться влаги твоей, дай мне умереть в этот миг, чтобы воскреснуть вновь, ибо очищусь я в смерти земного моего естества и воскресну силою новой любви твоей…

В дверь постучали, но не слыхали они.

Кто-то стоит там за дверью и ждет.

Потом постучали еще, и почти вслед за этим растворяется дверь, и Анна слышит, входя:

— Да, через любовь в новую жизнь.

Это на зов, на молитву Кривцову ответила девушка. Тогда Анна крепко сжимает руку старика и говорит:

— Наташа, вот ваш отец.

Берет его за руку и идет вместе с ним в дальний угол, где обручила мечта жениха и невесту.

XLIV

Кривцов поднялся с колен, но не тронулся с места. Наташа широко открыла глаза и глядела, будто во сне. Дверь открылась бесшумно, и чей-то голос сказал:

— Наташа, вот ваш отец.

Она обернулась и видит отца. С ним девушка в белом. Может быть, ангел. Сон или явь? Жизнь или то иное, о чем мечтала с давних детских дней и чего не умела назвать?

Не ждала и Анна того, что нашла. Веяло в комнате дыхание разреженных, надземных высот, такое знакомое, такое ощутимое Анне. Думала — будет земля и бедная, несчастная девочка, которую осияет радость земного отца. Но и отец был не тот, странный полусвятой, полуюродивый, что лаял вместе с собаками и улыбался по-детски сквозь седые усы. Он стал точно выше ростом, стройнее, легкая поступь его утончилась, стала неслышной совсем, почти неощутимая лежала рука в руке Анны. И были в этот момент дочь и отец близки друг к другу и необычайно похожи духовною светлою близостью.