Золотые кувшинки

На застывшей снежной поляне у самой опушки опять взорвался вражеский снаряд.

- Да!… - сказал многозначительно Черненко. - Да!… - повторил он.

Больше ничего не сказал командир, но мы поняли его. С НП указали новую цель.

- К орудию! - скомандовал Черненко своим прежним суровым голосом, словно не десять человек, а вся батарея слушала его приказ. - По белякам - огонь!

Я заложил новый снаряд в патронник последнего уцелевшего орудия.

ЗОЛОТЫЕ КУВШИНКИ 1

Белые отступали, очищая занятые ими города нашей губернии.

Деревни и местечки были разрушены, дома разбиты снарядами и сожжены, электрические провода сорваны. Жизнь приходилось начинать сначала.

После возвращения с фронта я работал в Липерском губкоме комсомола. Ведал культурой и просвещением.

Однажды меня вызвал к себе товарищ Громов, сменивший Филькова на посту председателя губревкома.

- Надо нам на местах культурную жизнь налаживать. Поезжай, Штейн, в командировку, в Дреслу. Ты там знаешь все места, сделаешь доклад на уездном съезде, да и газету нам нужно наладить. А по печати ты, можно сказать, спец… - Чуть заметная усмешка скользнула по его хмурому лицу.

Я понял, что он вспомнил злополучную лунную поэму. Но мне было сейчас совсем не до луны.

- Есть, товарищ Громов!…

Я шагнул к двери. Громов остановил меня.

- Оттуда, - сказал он, - только-только белых выгнали. Местность пограничная, беспокойная. Так что смотри там, поосторожней. Дело военное.

Лет мне тогда сравнялось ни много ни мало - шестнадцать. И я считал себя старым, закалённым воякой.

Поручение Громова польстило мне. Шутка ли, еду налаживать власть на местах!

…В канцелярии губревкома выдали мне трёхаршинный мандат, десять миллионов рублей, пропуск на право проезда по железной дороге, всякие инструкции… Набил я свой многострадальный портфель - и на вокзал.

Поезд до Дреслы шёл восемь часов. Я сильно волновался, подъезжая рано утром к городу. Вспоминал, как

год назад уходил отсюда по снежным сугробам сквозь густой лес.

Улицы городка превратились в огромное пепелище. Только в центре сохранилось несколько домов, и на окраине в разных местах чёрными грибами высились уцелевшие избушки; между ними - полуразрушенные трубы.

Но город уже начинал жить. Работала почта. На почерневшем от копоти кирпичном доме развевался красный флаг и золотом светились большие буквы:

ДРЕСЛЕНСКИИ УЕЗДНЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОМИТЕТ

Председателем уездревкома оказался маленький, худой печатник. Я предъявил ему свой мандат и завёл разговор о культуре. Мы столковались быстро: о моём приезде его уже предупредили. К десяти часам в «красный зал» уездревкома уже приглашены все культурные силы уезда-учителя, избачи, политпросветработники-послушать мой доклад о культуре.

Мы пошли с председателем в «красный зал». Во всю длину небольшой комнаты стояло около десятка деревянных скамей. На стенах кое-где остались обрывки прежних темно-красных обоев. Перед скамьями возвышалась трибуна - старый жёлтый пюпитр.

До начала съезда осталось два часа. Я простился с председателем и отправился побродить по городу.

2

Много радостных и горьких воспоминаний связано было у меня с этим городом.

Сюда приезжала ко мне в гости из Липерска Нина. Здесь вот, на пригорке над рекой, сидели мы с ней и строили планы будущей жизни.

В этом же городе я перенёс самое большое горе. Я спустился к реке и узнал место, где стоял угольный сарай.

Сарай снесли. Ничто вокруг не напоминало того страшного зимнего утра. Большая ветвистая ива склонилась над самой водой.

Здесь их расстреляли… «Это не театральное представление, Саша, а революция…» - сказал мне Василий Андреевич Фильков.

Вот его часы. Сколько минут отсчитали уже они после смерти своего владельца…

Тогда кругом лежал снег. А сейчас пышно зеленели деревья, пели птицы.

Старый, замшелый челнок покачивался на воде у самых моих ног. На скамейке среди многочисленных обрезанных длинных стеблей желтели кувшинки, выпавшие, видно, из большого букета.

Я подтянул челнок, спустился в него и присел на скамейку.

Портфель с мандатом и инструкциями лежал на дне челнока. А я… писал стихи. Лирические. О любимой.

И тихий шум реки,
И волны берегов
Так сладко дороги,
И там из-за валов
Я слышу милый, нежный зов…

Сижу в челноке, покачиваюсь, пишу, вслух декламирую.

Долго ли сидел так - не знаю. Вдруг слышу - кричат. Кому бы это?

Гляжу вверх: стоит красноармеец, винтовкой машет и кричит:

- Товарищ, а товарищ!

Вижу: вокруг никого нет. Значит, мне.

И сразу вспомнил, что я представитель губернии, поднял портфель, выскочил из челнока. А красноармеец зовёт:

- Товарищ! Подь сюда! - и сам спускается ко мне. С ним ещё один.

- Что вам, товарищи, нужно? - говорю внушительно, «по-губернски».

- С кем разговаривал на том берегу?

- Разговаривал? Ни с кем не разговаривал.

- Ну ладно… Аида в Особый отдел… Признаться, у меня даже под ложечкой засосало. Вот так штука! Вот тебе и «представитель центра»!

- Зачем это в Особый отдел? У меня съезд, я из губернии. Вот мой мандат.