Золотые кувшинки

Я всегда отличался оперативностью. На другой же день стихи были набраны и свёрстаны. Шестнадцать страниц… Первый том. Я спустился вниз, в печатное отделение. Оказалось, что машины заняты срочными материалами к губернскому съезду Советов. Я приказал снять отчётный доклад губисполкома и спустить в машину мои стихи.

Я уже был в газете видной фигурой, и меня не без некоторого колебания послушались. Всё прошло бы благополучно, если бы в типографию не пришёл, как на грех, сам Громов - редактор газеты и председатель губисполкома.

Громов справился о судьбе отчётного доклада и узнал, что он заменён стихами.

Меня, к счастью, в этот миг ни в типографии, ни в редакции не оказалось.

Говорят, Громов в ту минуту был страшен. Никто не мог передать в точности слов, которые он мне посвятил. Но я догадываюсь об их эмоциональной окраске.

Набор стихов рассыпали мгновенно.

Узнав об этом трагическом происшествии, я понял, что в редакцию больше приходить незачем. Тоскливо бродил я ом по городу. В кармане лежало письмо Нины Голь-диной из Москвы. Она уехала туда месяц назад, поступила на медицинский факультет университета, писала мне о новых подругах, профессорах, об анатомическом театре. Звала меня в Москву - учиться.

Учиться… А я и забыл, что означает это слово. Занятый разными делами, я давно уже не открывал никаких серьёзных книг.

Да, видно, засиделся я в этом городе. Меня плохо понимают и ценят здесь… Надо ехать в Москву.

В эту ночь я продумал всю свою недолгую жизнь и с горечью пришёл к выводу, что я, председатель союза поэтов, ничего не знаю…

Уже два года я почти не посещал школу. Ваня Фильков учился и работал в Москве, куда он окончательно переехал после гибели отца. Изя Аронштам поступил в Высшее техническое училище в столице, Нина училась на медицинском факультете. А я?

Я был и строителем, и председателем совета ученических депутатов, и секретарём комсомола, и артиллеристом, и редактором, и актёром, и поэтом. Кем только я не был, а остался неучем.

К очень горьким выводам пришёл я в эту ночь.

Что же, надо принимать решение. Неуч? Значит, надо учиться. Я решил ехать в Москву. Мои соученики как раз в эти дни заканчивали учёбу. Поднатужился и я: кое-как сдал экзамены и после долгого, малоприятного разговора с председателем школьного совета получил свидетельство об окончании школы.

Губком комсомола охотно отпустил меня на учёбу.

И вот я простился с Кудриным, Шварцем, Веней Лурье, со Степаном Алым, обошёл весь город, посидел над рекой, у памятника Песталоцци. Ранним утром я обнял маму и уехал в столицу.

3

В Москву я приехал с вещевым мешком, в котором лежали две смены белья и первые оттиски злополучного, так и не увидевшего свет сборника моих стихов.

Стояли холодные ноябрьские дни. Надо было найти место под крышей. Прямо с вокзала я пешком через весь город отправился в университет и узнал, что приём окончен два месяца назад.

Я стоял перед колоннами храма науки. Мимо деловито пробегали студенты. Где-нибудь там, в аудитории или в анатомическом театре, сидит и учится Нина. А одинокий, никому не нужный председатель союза поэтов - за бортом. Тяжёлые минуты переживал я…

В типографском общежитии, где жил Ваня Фильков, мне сказали, что он тяжело болен и лежит в больнице. Совсем подавленный, я вернулся к университету.

Но долго грустить я не умел. Принялся искать пристанище.

Неожиданно счастье блеснуло мне в облике Изи Аронштама. Живой Изя Аронштам в фуражке с техническим значком проходил мимо университета. И, честное слово, я никогда не думал, что буду так рад его увидеть.

Мы, кажется, даже обнялись. Расспросы. Воспоминания. Изя жил у тёти - зубного врача. Фортуна опять улыбалась мне. Только вчера тётя уехала в Кисловодск, и Изя остался хозяином целой квартиры. Блестящие перспективы открывались передо мной.

Вечером, сидя в зубоврачебном кресле, я намечал планы своей московской жизни.

Учёбу временно приходилось отодвинуть. Об отъезде из Москвы не могло быть и речи. Квартирой на месяц я обеспечен. Значит, надо работать.

В Центральном управлении Роста меня знали по работе в Липерске, и на другой же день я поступил на службу в попом чине - инструктора печати. Это звучало совсем не плохо. Даже какое-то благородство было в этом звании - инструктор.

Я решил связаться с московскими литераторами.

Для начала отправился в Политехнический музей на большой литературный вечер Валерия Брюсова.

Я много слышал о знаменитом Брюсове, но никогда не встречал его портретов. И теперь, увидев поэта на сцене разочаровался. На поэта он никак не походил. Благообразный, в чёрном длинном сюртуке. Усы, борода. Учитель истории и географии, а не поэт.

Брюсов делал какой-то доклад о литературе. Я сидел далеко от сцены, слышал плохо и всё время думал о том, как в антракте пойду к Брюсову и представлюсь ему.

В перерыве я направился к кулисам. Туда меня не пускали. Я начал шуметь, и вдруг… сам Брюсов подошёл к дверям.

- Здравствуйте! - сказал я взволнованно (у дверей собралась толпа любопытных). - Здравствуйте, товарищ Валерий Брюсов! Я - Штейн, председатель Липерского союза поэтов.