Золотые ласточки Картье

– Спокойно, Машка, – он улыбнулся широко, надеясь, что за этой улыбкой Машка не разглядит волнения. – Все будет в шоколаде… Я ж не для себя стараюсь… Я для общества.

Машка фыркнула, а Петюня, поймав неожиданную, но крайне полезную мысль, продолжил:

– Сама подумай… Вот есть у нас деньги?

– Есть.

– Нет, Машка, у нас есть гроши, а деньги есть у Михайло Илларионовича, который Наденькин папа…

…Миллионы… Заводы, фабрики и несколько имений, в которые можно будет удалиться после свадьбы. Ненадолго, на месяц-другой, пока поутихнут волнения в Петербурге. А потом-то Петюня вернется, может, с супругой, а может, и сам по себе, поелику город он любил вполне искренне и чуял, что с деньгами Михайло Илларионовича эта любовь станет взаимной.

И такое на него вдохновение снизошло, что Петюня сел в постели и почесал живот. Следовало сказать, что в квартире, конечно, убирались, но редко, а постель и вовсе не выветривали, оттого и завелись в ней клопы. И Петюня, раздавив особо наглого, продолжил.

– Наденьке, конечно, папаша денег дает… то сотню рублей, то тысячу… Но что такое тысяча по сравнению с миллионом?

– Думаешь, если завалишь ее, она тебе миллион даст? – Машка подняла чулочек, шелковый, с подвязочкой – все ж таки она не была чужда буржуазных пережитков вкупе с излишествами. – Ты себя переоцениваешь, Петюня.

– Не завалю, – он поднял палец. – Женюсь.

– Дурень.

– Нет, Машуль, не дурень, – Петюня вскочил.

…А ведь Машка спит не только с ним, она вхожа и в тот домик, о котором Петюня узнал случайно. И с кем встречается?

С кем-то из старших товарищей, от которых, помимо табака с чулочками, выносит общественное Петюней недовольство, на прошлом-то собрании бросила вскользь, что Петюня не сильно-то себя революционной борьбе отдает. А меж тем ждут от него активных действий.

…Будут им действия. Активные. Главное, чтоб Машка, шалавища куражная, все верно поняла и донесла.

– Вот скажи, Машка, кто будет наследовать Михайло Илларионовичу, ежели с ним вдруг какое несчастье случится? – поинтересовался Петюня.

Машка не ответила. Села голой задницей на стул, ноги раздвинула. Левая в чулочке, правая – голая, белая, с синеватыми ленточками вен, но красивая.

– А я тебе скажу, что унаследуют все Надька с сестрицей своей младшей… и супруги их… И именно они, супруги сиречь, по закону и будут распоряжаться всеми деньгами…

Машка смотрела. Курила. Ждала продолжения.