Золотые ласточки Картье

Улыбнулся робко, заискивающе. Наденьке тотчас стало стыдно за свои подлые мысли. Неужто она, Наденька, настолько очерствела душой? Или же, напротив, собственное падение стремясь оправдать, чернит иных людей, близких? Оленька завсегда кокеткою была, и следует ли ожидать, что переменилась дорогая сестрица? А Петюня… Петюня неловко чувствует себя, верно, непривычно ему, одиноко в купеческом особняке, вот и ищет он живого общения. Сама-то Наденька занемогла…

Голосок тонкий, мерзкий нашептывал, что дорогой супруг не спешил сменить верную Аглаю Никифоровну у Наденькиной постели, да и вовсе, если и заглядывал, то ненадолго. Целовал сухими губами в щеку, спрашивал о здоровье и спешил откланяться.

Дела? Дела… папенька вон прошлым визитом обмолвился, что голова у зятька имеется на плечах, что вовсе он не дурак, хотя… правда, тут замолчал, осекся, не договорив. И эта недоговорка крепко Наденьку царапнула. И ныне вот мучила-мучила…

За столом она ела мало, глядя то на Петюню, то на притихшую сестрицу, а думалось все одно про Яшку. Неужто не нужна она ему стала?

Он ведь ничего не говорил о любви и клятв не давал, и вовсе сама Наденька во всем повинна… повела себя как женщина легкомысленная, и надо бы о том забыть, раз уж сама жизнь так постановила. Тайна пускай тайной и остается, а Наденька заживет, как то положено приличной женщине. Мужа она любит. Наверное.

Так она промучилась месяц, покидая дом лишь на короткий срок и с непременным сопровождением. Ходила с нею Аглая Никифоровна, изредка – Петюня. Но он все больше занятый был с папенькой, который решил, что раз уж дал господь зятя, то надобно использовать этакий подарочек себе на пользу. Когда же случались свободные вечера, то появлялась Оленька, которую всенепременно надо было сопроводить в театр или в салон, на выставку, вечер музыкальный, поэтический… Папенька хмурился, но дозволял. Все ж родственник.

Признаться, если поначалу у Михайло Илларионовича и имелись недобрые подозрения, то вскоре они развеялись: с Оленькой зять вел себя безупречно.

– Я все прекрасно понимаю, – сказал он, когда Михайло Илларионович осторожно затронул волнительную тему. – Ольга… взрослеет. Ей хочется на ком-то опробовать свои чары. Пускай. Мне несложно побыть с нею рядом. Люблю-то я все одно Надежду.

Михайло Илларионович успокоился.