Золотые ласточки Картье

И зачем она нужна была?

Сестра как-то незаметно исподволь потеснила Василину, лишив и маминого внимания, и папиной заботы. Он теперь вообще дома появлялся поздно, хмуро ел ужин и шел спать. А редкие выходные проводил на продавленном диване, уставившись в потолок, не то спал с открытыми глазами, не то думал.

Главное, что нельзя было мешать ни ему, ни маме, всецело занятой сестрой. Та же, словно задавшись целью попрочней привязать родительницу к себе, то и дело заходилась криком.

– Болеет, – сочувствующе качали головой соседки.

Женечка и вправду болела часто. Отит сменялся ангиной, ангина – простудой, которая обязательно перетекала в бронхит… Женечка плохо и мало ела, почти не набирала вес, но росла, как ни странно, быстро.

– Ничего, – утешали соседки маму. – Вырастет – красавицею будет.

Про Василину они говорили то же самое, и мама с красными от постоянного недосыпа глазами кивала: ей было все равно. Когда же силы ее истощились, в помощь приехала Любочка, мамина двоюродная сестра…

– Ой, зря ты ее позвала, – сказали соседки, оценив и Любочкину молодость, и Любочкину стать с весьма выдающимися достоинствами, и черный, со стервинкой, Любочкин взгляд. – Поглядишь, этакой к мужику в постель залезть что плюнуть. Разведет и выселит.

– Как-нибудь, – отмахнулась Василинина мама, которая к тому времени слишком устала и обессилела, чтобы думать о такой ерунде, как супружеская постель.

В постель она если и падала, то чтобы забыться нервным коротким сном. И коварные Любочкины планы не особо ее волновали. Она была рада, что Любочка занялась Василиной, а заодно уж и взвалила на свои покатые плечи все домашнее хозяйство, позволив маме заняться Женечкой и собой.

Те месяцы Василина и вправду помнила не слишком хорошо.

Запах блинов, которые Любочка пекла через день, сладкий вкус свежей сметаны, яичница на черной чугунной сковороде… разговоры – у Любочки всегда находилось время выслушать Василину.

И рассказать что-нибудь.

Сказки были просты, безыскусны, но они были. Мама занималась хнычущей Женечкой и пускай, у Василины была теперь Любочка, и блины, и вечерние прогулки, и папа, который теперь возвращался рано… И походы в кафе-мороженое, посиделки…

Развод, как и предсказывали опытные соседки, грянул на втором году Любочкиного существования в квартире и стал для Василининой мамы полнейшей неожиданностью. Она, мама, честно говоря, и не поняла, сколько времени прошло: Женечка по-прежнему болела, вернее, не выздоравливала, лишь одна болячка сменялась другой. Она росла слабенькой, но капризной, уверенной, что мама и весь прочий мир принадлежат только ей, Женечке…

Как бы там ни было, но развод, невзирая на сопротивление мамы, объединенный фронт соседок и партсобрания, на которых разрушителя ячейки общества клеймили позором, состоялся. Сопровождался он разделением имущества и квадратных метров.

Большая из двух комнат осталась за мамой и Женечкой, а меньшую, вкупе с Василиной, получил отец. С Любочкой, весьма недовольной подобным раскладом, он расписался быстро. И соседки зашептались, что небось Любочка беременна…

Ошиблись.

Собственных детей у нее не было и, как выяснилось, быть не могло, чему, как Василина подозревала, отец был только рад. Следующие десять лет жизни Василины прошли в той же коммуналке, под аккомпанемент постоянных скандалов.

Мама, резко перейдя в категорию женщин с неустроенной личной жизнью, смиряться не желала. Она задалась целью если супруга не вернуть, то хотя бы максимально испортить ему новообретенное счастье, пустив в ход весь арсенал сподручных средств.

Любочка, отличавшаяся посконной прямотой, возмущалась.

Ссоры вспыхивали, шла война, и что кухня, что ванная комната, что сама огромная коммуналка служила плацдармом для ведения боев. И мыло, нечаянно утопленное в супе, было не самой крупной пакостью. Периодически Василинина мама, постепенно превращавшаяся в женщину чужую, недобрую, вспоминала о собственном подорванном родами здоровье и принималась умирать. Она вызывала «Скорую», супруга, не смевшего отказать в очередной просьбе – таки умирающим отказывать не принято, – Женечку и Василину… У супруга она просила прощения, умоляла не бросать деток, плакала, спешила их обнять, говоря, что, дескать, они сестры и должны друг друга любить.

Василина обещала.

Женечка тоже в слезы ударялась…

…нельзя сказать, чтобы у Василины вовсе не складывались отношения с сестрой. Правда была в том, что эту девочку, капризную, раздражительную и с дурной повадкой при малейших проблемах жаловаться, Василина лишь терпела. Сестра.

О терпении говорили и отец, и Любочка, к Василине относившаяся с нежностью. С сестрой надо дружить. А как дружить с той, которая постоянно требует то куклу Василинину, то кубики ее, только-только купленные, то и вовсе туфельки новые…

– У меня нету, – говорит она, капризно оттопыривая нижнюю губу. И в глазах, серых, выпуклых, блестят слезы. А папа тут же добавляет:

– Уступи. Ты старшая. В конце концов, Женечку не балуют…