Золотые ласточки Картье

– Мальчики, не занудничайте, – тянет Ника. Ей скучно.

Душа жаждет веселья, а желающих веселиться нет. Завтра экзамен по бухучету, а предмет ведет престарелая Мария Поликарповна с характером стервозным и памятью отменнейшей.

– Пойдем погуляем, – ноет Никуша, облизывая яблоко. И вид у нее притом препошлейший. Ника хороша. Кашемировый свитерок сидит в обтяжку, как и кожаная юбка.

Стас вспоминает, что девки у него не было… давно не было.

Бухучет становится скучен.

Ника не даст, подразнит, но и только. Маргоша не лучше. Сидит, прижимается к локтю, еще немного, и на шее повиснет, но чуть до дела, так сразу станет невинность оскорбленную разыгрывать.

И разбирает оттого несказанная злость.

– Шли бы вы… девочки, – ворчит Васька, подхватывая очередное яблоко, крупное, спелое. Вгрызается в него, и сок брызжет.

– А что, нехороши? – Ника надувает губы. – Или ты, кроме своей Анечки, никого не видишь?

– Тебе-то что?

Васька настроен вполне благодушно.

– Ничего. Тебя, дурака, жалею, – Ника погладила Ваську по голове. – И тебя, Стасичек, тоже… приворожила она вас. А вы и рады.

– Да ну? – Стасу бухучет не идет никаким боком, потому, наверное, он и рад этой теме, которая от бухучета позволит отвлечься. – Никуша, ты ж у нас современная девочка, а в такую ерунду веришь.

– Современная, – Ника яблоко откладывает. – Только верю. Скажи, Стасик, я красивая?

– Красивая.

Ответь он иначе, и Никуша разобидится. И ладно бы дело лишь в обиде было, так нет же, затаит злость, мстить возьмется, а кому это надобно?

– А Маргоша?

– И Маргоша.

– А Машка?

– Слушай, Ника, это-то при чем?

– При том, Стасичек, – Ника закидывает ногу за ногу, демонстрируя острые коленки. – Что стоит появиться Аньке, как все про нас забывают. Если и пялятся, то на нее.

– Кто пялится? – Ваське эта тема не по душе.

– Все. Ладно вот ты, ты у нас влюбленный, тебе сам бог велел… Стасик вот тоже взгляда не сводит.

– Неправда!

– Правда, Стасичек, еще какая правда! Толик только на нее и смотрит. Пашка вздыхает… Артемка…

– Прямо роковая женщина.

– А и вправду роковая, – Никуша улыбается нехорошей своей улыбкой. – И вот с чего бы. Она ведь не особо красивая…

– Не во внешности дело, – обижается за любимую Васька. – У нее душа…

– У всех душа, Васенька, если нашему религиоведу верить. Только почему-то смотрят все на Аньку. кстати, не только вы… обрати как-нибудь внимание, Стасик. Тебе, Васька, я не говорю, ты у нас слепой и глухой, а вот дружок твой…

– Ника, – Васька стряхнул личину веселого простака. – Чего ты добиваешься?

– Ничего. Просто интересно. Так что, Стас, посмотри… выступи независимым экспертом. Ладно?

…и ведь разговор тот, пустой, кухонный, один из тех, которые выветриваются из памяти на раз, засел в голове.

Нет, Стас за Анькой не следил. Присматривал, скажем так. Или присматривался? Главное, что он и вправду подмечал кое-какие странности.

Анну любили. Вне зависимости от пола и возраста. Старая вахтерша Васильевна, тихо ненавидевшая вообще студенчество как класс, Анне улыбалась и называла ее Аннушкой, секретарши в деканате никогда не выставляли ее за дверь, Ольга Григорьевна, библиотекарша со сволочным характером старой девы, всегда-то находила для Анны и время, и нужные книги.

Да и сам Стас… нельзя сказать, чтобы Анна его очаровывала. Нет, она была, несомненно, симпатичной девчонкой, несмотря на то, что одевалась и вправду лишь бы как, но… симпатичная – это мало. Недостаточно.

Так почему же он, Стас, и вправду не способен был отвести от Анны взгляда? Почему, стоило ей приблизиться, и у него появлялось желание слушать ее? Смотреть на нее? Любоваться?

Приворот? Внушение? Чушь какая… Или все-таки…

Сейчас, годы спустя, все кажется надуманным, натянутым, и знание не спасает. А Софья, такая же серая мышка, которая и не серая вовсе, и не мышка даже, ждет рассказа.

И рассказывать особо-то нечего.

– Она мне нравилась, и, по-моему, я был ей симпатичен. Так уж получилось, что мы оказались вместе… Никин день рожденья? Или Толиков? Не помню уже, что за праздник, но я выпил. Не думай, что напился, к этому времени я уже знал свою меру.

Софья подперла подбородок кулачком.

Анна тоже сидела вот так же, и бывало – сидела долго, глядела на собеседника серыми глазищами, слушала, и казалось, что для нее нет ничего важнее этого рассказа.

– Анька джин-тоника впервые попробовала. Она вообще не пила, а джин – коварная штука, вроде и алкоголя в нем одна капля, но с газировкой намешан, оттого и шибает по мозгам очень резко. Опомнились мы уже на балконе.

Стас потер подбородок, вспоминая безумное ощущение счастья.

– И да, целовались, но… но дальше дело бы не зашло.

Он вообще слабо понимал, как оказался на этом балконе и почему Анна рядом, в его объятьях, и за шею цепляется. Он помнил ее запах, сладковато-цветочный, легкий и в то же время дурманящий.

И собственное нежелание отпускать ее.

Пробуждение, резкое, холодное. Ужас. Раздражение, потому как Стас представить себе не мог, что он на подобное способен. Злость, но не на себя или Аньку – на Ваську, который существует где-то там, за этим балконом, мешая им самим фактом своего существования.