Золотые люстры (СИ)

Известие, что завтра я оставлю Лиду в Барселоне одну до ее отлета вечером в Петербург, а сама уеду к мужу, чтобы выиграть день, ввергло её в тоскливую тревогу. Лида еще никогда не летала одна. А вдруг она потеряется на маршруте экскурсионного автобуса? А что она скажет таксисту, чтобы попасть в аэропорт? А если отложат рейс, что ей делать? А вдруг таксист привезет не в тот терминал? Все эти ужасы, теснящиеся в ее голове, накрепко закрыли тот человеческий канал, при помощи которого люди воспринимают красоту вокруг себя. Ничто уже не имело значения! Никакой Гауди не мог вытеснить Лидиных опасений: сестра загоревала не на шутку!...

Я, конечно же, все предусмотрела: поговорила на ресепшен в отеле и заранее оплатила номер, попросила их вызвать такси к определенному времени, объяснила им, что сестра не знает языка и очень волнуется, написала на испанском для таксиста слова "аэропорт, терминал ╧1", дала ей денег на непредвиденный случай, купила билет на весь день на экскурсионный автобус, который можно покидать на любой остановке, и на любой же остановке садиться (автобус идет по кольцу и будет возвращаться к отелю), но почему-то начала тревожиться за Лиду и стала смотреть на город уже её глазами. А город на улице Ла Рамбла неистовствовал! Люди шли навстречу непроходимой стеной, кругом орала музыка; внезапно на тебя кидались разрисованные актеры, только что в оцепенении изображавшие замершие статуи; продавцы каких-то китайских светящихся летающих игрушек то тут, то там запускали их в небо; спотыкаясь, то и дело, на тебя валились довольно пьяные люди; всюду тявкали электронные игрушечные собачки; и кругом гудели озверевшие таксисты. Прекрасная Барселона, неожиданно для меня самой, стала терять свою прелесть и на глазах превращаться из породистой красавицы в подвыпившую дурнушку. Что значит - идентификация со значимым для тебя индивидом! Лида упрашивала меня остаться и довезти ее в аэропорт на нашей машине. Кроме потерянного дня (в час ее отлета я уже планировала доехать до мужа, а в случае проводов, мне бы пришлось ночевать и приехать на сутки позже), это грозило мне еще и кучей неприятностей с поиском парковки, терминала, въездов-выездов, и изрядной нервотрепкой при возвращении на гудящую Рамблу.

Настал час прощания. Я провожала Лиду до автобуса. В свою очередь, Лида провожала меня взглядом приговоренного к смертной казни. На душе у меня скребли кошки... Но, в конце-то концов (!) еще совсем недавно я тоже только начинала познавать мир Европы, тоже без языка и, между прочим, без сестры, которая загодя уже решила все возможные проблемы. Надо же когда-то начинать быть самостоятельной, учить язык, становиться по-настоящему взрослой - твердила я себе. Неожиданно, большая, немного неуклюжая Лида остановилась и сказала: "Знаешь, кого я сейчас себе напоминаю? Пастора Шлага. Помнишь, когда Штирлиц переправлял его через границу: он посмотрел пастору вслед, и у Штирлица защемило сердце - пастор совсем не умел ходить на лыжах...". Лида как-то по-детски беззащитно улыбнулась и вдруг заплакала... Потом она села в экскурсионный автобус и долго махала мне рукой, сжимавшей мокрый платочек. Я помахала ей в ответ. И ушла. В отель. За вещами.

Господи, да что же это такое! Ну почему мне её так жалко?! Помнится, в фильме Штирлиц в конце концов подумал про пастора, что "ничего, идти недалеко - дойдет!". Я тоже подумала что-то в этом роде, но вот почувствовала себя никак не Штирлицем, а, по меньшей мере - Геббельсом... Почему Лида способствует появлению во мне этого отвратительного чувства, что я предала маленького ребенка?! Одновременно с жалостью во мне начинала разыгрываться злость. С какой стати я должна с ней так нянчиться, а взамен еще и чувствовать себя последней мачехой?! О, только не это: опять я лезу на родительское место в наших отношениях!.. Спокойно! Ты - только сестра, всего лишь сестра, и у тебя есть куча своих собственных проблем! А ее проблемы она должна преодолевать сама!

Придя в отель, я написала Лиде убедительно-убеждающее письмо о необходимости, наконец-то, стать взрослой, финальной строкой которого была патетическая фраза: "всё, что нас не убивает, делает нас только сильнее!", и решительно вышла из номера.