Золотые нашивки

— Очень понятно. Не хотел, чтобы волновались курсанты. Неприятное дело. Зачем заранее о нем говорить?

— Ты так мечтал стать моряком…

— Эх, Мариша… Всегда в жизни получается не так, как тебе хочется…

Вид у Димки был печальный, расстроенный.

— Стыдно перед родителями, перед дедом. Не выполнил я его наказ. Глупо получилось. И пить-то я не люблю. — Роганов тяжело вздохнул.

— Слушай, мне противно на тебя смотреть. Ты не мальчишка, а тюфяк какой-то. Пойди к капитану, наконец, объясни все начальнику училища. Не может быть, чтобы тебя никто не понял.

— К Шведову я не пойду, а к начальнику училища обращаться смешно, — махнул рукой Димка. — Ты на все смотришь очень легко.

— Я хочу, чтобы ты остался в училище, понял? Мне больно за тебя. Я же знаю, что ты пошел в Мореходку по призванию. Бросил институт, и везде в другом месте тебе будет плохо.

— Хватит причитать, Мариша. Будь что будет. Давай о другом. Не надо тебе вмешиваться в мои дела.

— Причитать? Я думала, что твои дела — мои дела. Я могу совсем не говорить с тобой, — глаза у Марины сузились. — Мне очень жаль, что я… что у меня такой друг. Тряпка безвольная. Можешь никуда не ходить и ничего не делать. Поступай к нам в магазин грузчиком. Ты парень здоровый. И не заходи больше за мной.

Марина всхлипнула и побежала к двери.

— Марина! — крикнул Роганов. — Подожди.

Но Марина выбежала из кафе, прыгнула на подножку остановившегося автобуса. Пассажиры с удивлением смотрели на нее. Она все еще плакала. В окно Марина видела понурую фигуру Роганова. Он стоял у двери, смотрел на автобус. Девушка забилась в угол, на заднее сиденье. Ехать ей было далеко. Она перестала плакать, вытерла слезы. Пусть, все кончено… Пусть. Но я должна ему помочь. Как, чем? Что я могу? Все отвернулись от него. И я тоже. В самый тяжелый момент.

Глаза опять набухли. Марина шмыгнула носом. Ей стало очень жаль Димку.

— Зеленая улица, — хрипло сказал водитель в микрофон. Марина вздрогнула. Ее остановка. Надо выходить.

▼

Роганов пришел в училище задолго до начала дисциплинарного совета. Он не мог оставаться дома. Неизвестность мучила. И Марина не выходила из головы. Предала… Никого у него нет. Остался один. В пустых коридорах гулко отдавались шаги. Везде было чисто убрано и необжито. Пахло хлоркой. Занятия начинались через две недели. Димка разыскал восемнадцатую аудиторию, где обычно проводили совет, заглянул в дверь. Никто еще не появлялся. Он походил по коридору, почитал старую первомайскую газету. Несколько незнакомых курсантов-старшекурсников, громко разговаривая, прошли в учебную часть. Время тянулось бесконечно долго. Скорей бы уже! Устало думалось об одном: «Не оставят. Зачем я пришел сюда?» Он взглянул на большие круглые часы в конце коридора. Стрелки подползали к десяти. В десять начинался совет. Роганов занял место в нише. Здесь его никто не заметит, а ему хорошо видна дверь в восемнадцатую аудиторию. Члены совета собирались. Мимо него, блестя золотом нашивок, прошел начальник училища. С папками под мышкой появился секретарь учебной части, по лестнице поднимался Шведов в штатском костюме. Димка неприязненно подумал:

«Пришел. Сейчас нарисует картинку».

Один за другим члены совета входили в аудиторию. Пробежал Варенков, представитель их курса. Вскоре изнутри закрыли дверь. Начиналось самое страшное. Теперь уже Димка не мог спокойно сидеть в своем укрытии. Он несколько раз подходил к двери, прислушивался к голосам выступавших, но разобрать ничего не мог. Все сливалось в какое-то невнятное гудение. Димка попробовал читать захваченную из дома книжку, но буквы прыгали перед глазами. Он никак не мог сосредоточиться. Все его мысли были там, за стеклянной дверью.

Наверное, Шведов еще вчера рассказал обо всем начальнику. Сегодня выступит на совете, и проголосуют — отчислить из училища. После такого в загранплавание не возьмут. И думать нечего. Что же ему делать? Как хорошо все началось и как глупо кончилось! Он не мог себе простить того, что случилось. Роганов тяжело вздохнул. Дома еще ничего не знают. Что дед скажет?

Когда же кончится эта пытка? Прошло уже два часа, как захлопнулась стеклянная дверь, а Роганов все ходил и ходил по коридору.

Совет закончился в час дня. Оживленно разговаривая, из аудитории выходили члены совета. Сейчас Димка все узнает. Вон Варенков о чем-то весело беседует со Шведовым. Смеется, кретин. Ему можно, у него все в порядке. Ну, чего они там растравились? Как будто век не виделись. Димке казалось, что все смотрят на него. Исключенный курсант!

Никто к нему не подошел. Продолжают разговаривать, как ни в чем не бывало. Наверное, о нем. Наконец Шведов протянул руку Варенкову. Кончили, слава богу! Сейчас…

— Вареник, пойди-ка сюда, — как можно спокойнее позвал товарища Димка.

— Димка? — удивился Варенков. — И ты здесь? Чего приплелся?

— Надо было в учебную часть. Ну, как совет?

— Как совет? Нормально. Хвалили нас за помощь «Ригелю», за переход в Норвегию.

— Никого не исключили?

— Ты в своем уме? За что? Наоборот, говорили, что дисциплина в эту навигацию была на высоте.

— Про меня Шведов не вспоминал?