Золотые нашивки

— Правильно решила, — проговорил Нардин. — Совершенно правильно. И хотя мне очень не хочется отпускать тебя, задерживать не буду и не имею права. Только надо было заявить мне о своих намерениях сразу.

— Ох, Владимир Васильевич, как я рада! Если бы вы сказали не ходить, я бы не пошла. Знаете, какой там завод? Огромный, цеха светлые, чистые. Все в белых халатах работают. Девчат много. Общежитие дают, деньги платят.

Глаза у Зойки горели. Чувствовалось, что ей так хочется очутиться в этих цехах, среди новых людей, жить вместе с ними! Нардин с грустью смотрел на Зойку. Он не любил, когда с «Ригеля» уходил кто-нибудь из команды. Как будто что-то отрывали от сердца. А тут Зойка. Он так привык к ней.

— Ну что ж, Зоя, — вздохнул Нардин. — Будем искать тебе замену. Когда ты начинаешь работать на заводе?

— Оформляюсь. Наверное, дней через десять. — И, заметив невеселый вид капитана, настойчиво спросила: — Вы прямо говорите, Владимир Васильевич. Может быть, что-нибудь не так делаю?

Нардин покачал головой:

— Все так. Жаль с тобою расставаться. Почему-то я раньше не додумался, что тебе хочется чего-то другого, чем плавать на «Ригеле». Сужу по себе, наверное, никуда не стремлюсь, считаю, что другие тоже…

— Мне на «Ригеле» было очень хорошо, — сказала Зойка, желая утешить Нардина. — Очень.

— Желаю тебе всего хорошего. Ты права. Тут должна работать пожилая женщина. Тебе на судне делать нечего. Там все шире. Возможности, перспективы… Смотри только, не сбейся с пути. С девушками такое случается.

— Вы что, меня не знаете, Владимир Васильевич? — засмеялась Зойка. — Уж если в вашем мужском монастыре не сбилась, так среди девчат не собьюсь… Вы прямо как пастор заговорили. Напутствие и отпущение грехов. Хороший вы человек…

— Ладно. В глаза хвалят только дураков.

— Я вас и за глаза всегда хвалю. А что, Валерия Николаевна не пишет?

— Какая Валерия Николаевна? Что ты плетешь?

— Вот эта, — Зойка скосила глаза на портрет, стоявший на столе.

— Не твое дело, — буркнул Нардин. — Откуда вы все знаете, удивляюсь?

— Знаем. Напишет. А если не напишет — стерва она. Вот кто, — с испугом и злостью сказала Зойка, вставая со стула. — Думаете, я не вижу, как вы переменились после ее отъезда? Пришла фифочка, топ-топ ножками и улетучилась. А человек… Так бы ее и разорвала на мелкие кусочки.

— Да ты что, спятила? Замолчи сейчас же! И не лезь не в свои дела, — рассердился Нардин.

Но Зойку уже ничто не могло остановить.

— Думаете, не вижу, как в портах на почтамтах в очередях до востребования стоите и с каким лицом выходите оттуда?

— Вот что. Хватит. Давай свое заявление и уматывай. Некогда мне с тобой тут болтовней заниматься. Давай заявление.

— Ненавижу я ее, вашу Валерию Николаевну. Из-за вас ненавижу. Она вам жизнь портит. Дура несчастная. Вы не такой женщины заслуживаете…

Зойка выбежала из каюты, забыв оставить заявление.

▼

Закончено учебное плавание. Курсанты возвратились в училище. Штатная команда разошлась по отпускам. Разоруженный «Ригель» стоит на своем: обычном месте у набережной. Нет парусов на реях, убран такелаж, не слышно звонких молодых голосов на палубе. Заведены дополнительные швартовы. Механики приступили к переборке машин. Баркентина приготовилась к зиме. Осенние штормы приносят с ближайших бульваров желтые кленовые листья. Они кружатся в воздухе, ложатся на асфальт набережной, падают на палубу «Ригеля». Все чаще хмурится небо, и ветер тоскливо гудит в вантах. Ночью черная вода реки холодно отражает огни проходящих судов. С утра идет дождь, блестит гранитный тротуар. Идет, идет, и, кажется, нет ему конца.

Не хочется вылезать из каюты в такую погоду. Тут тепло, светло, уютно потрескивает паровое отопление, занавески закрывают иллюминаторы, по которым ползут слезливые струйки дождя. У Владимира Васильевича Нардина настроение под стать погоде.

Октябрь… Обычно в октябре Валерия возвращалась из своих экспедиций… Нардин сидит в кресле, смотрит на фотографию Валерии. Хочется не думать о ней и вообще ни о чем не думать, но всякие мысли помимо его воли лезут в голову. Вспоминаются какие-то отдельные случаи.

…Однажды они ходили в театр и встретили там высокого, грузного человека с седыми волосами и моложавым лицом. Валерия представила его, назвала фамилию. Она звучала коротко. Борк или Корк. Нардин не запомнил, но, встретившись с ним глазами, понял, что человек этот не просто знакомый Валерии. Он глядел на капитана оценивающе и ревниво. Позже, когда возвращались домой, Нардин спросил у нее:

«Кто это?» — «Наш инженер. Начальник группы и мой непосредственный тоже, — и, помолчав, добавила с усмешкой: — Предлагал мне руку и сердце».

Где он сейчас, тот инженер? Может быть, с ней?