Отчетливо слышалось поскрипывание, но никто не появлялся. Наконец, в дверном проеме появился силуэт мужчины. Он остановился и некоторое время стоял неподвижно. Не заметив ничего подозрительного, он достал продолговатый футляр, и подошел к тому самому окну, в которое девушки собирались наблюдать за выходящими из банка людьми. Человек был одет в черные джинсы, черную же футболку с короткими рукавами и низко надвинутую на глаза кепку с длинным козырьком, в которой любили ходить подростки.
Он немного постоял, как бы в раздумье, раскрыл футляр и что-то достал из него. Дырочки были слишком маленькие, чтобы можно было рассмотреть подробности… Людмилочка тоже нашла себе точку наблюдения, – Тина слышала ее напряженное дыхание.
Человек подозрительно разглядывал стекла и мусор под ногами, потом пошел в правый угол залы, где валялось старое корыто, поднял его и достал кусок брезента. Брезент он постелил под окном, и занялся своим прибором то ли наблюдения, то ли… Не удавалось рассмотреть, что это.
Наконец, он пристроился у окна таким образом, чтобы рассматривать через прибор… Не может быть! Тина так внимательно смотрела, что у нее заболели глаза. Она готова была утверждать, что человек в черной футболке смотрит в окно через оптический прицел. Он целится! Слишком много раз она сама прицеливалась, чтобы не узнать эту характерную позу, эти характерные движения…
Стрелок приподнял козырек кепки, чтобы не мешал, поерзал, устраиваясь поудобнее, посмотрел на часы и уже больше не отвлекался. Тина машинально посмотрела на свои: было двенадцать часов, тридцать семь минут. Через секунду раздался странный глухой звук. Выстрел?.. Человек выстрелил! Она ни за что не спутала бы движения стрелявшего ни с какими другими. Но что за звук…
Стремительно нарастающее чувство панического страха, смешанного с недоумением, растерянность, удивление, неправдоподобность и вместе с тем обыденная простота события, не укладывались ни в какие приемлемые рамки. Тина столько раз видела подобное в фильмах, что происходящее наяву казалось ей то ли нарочно разыгранной сценой, то ли мистификацией, то ли кадром из снимаемого непонятным образом кинофильма.
Она никак не могла взять в толк, что неизвестный стрелок произвел настоящий выстрел по настоящей мишени, то есть по живому человеку. Беспорядочный вихрь мыслей промелькнул в ее уме за долю секунды. Людмилочка рядом тихо опустилась на колени, и кровь стремительно отхлынула от ее лица.
С улицы раздался женский крик, еще крики людей… Мужчина в черном спокойно, но очень быстро положил оружие рядом с кучей мусора, довольно небрежно прикрыл его, – по-видимому, его не особенно заботило, будет оно найдено, или нет, – вскочил, отряхнулся, надвинул кепку, настороженно и сосредоточенно осмотрелся, и быстрым кошачьим шагом двинулся к стене, перегораживающей залу, за которой прятались девушки.
Поломанная этажерка и пару кусков свисавших с нее тряпок и обоев, – вот и все, что могло скрыть их от глаз киллера. Тина прижалась к подруге, закрывая ей рот рукой, – ей хотелось, чтобы они могли исчезнуть прямо сейчас, слиться со стеной или провалиться сквозь землю, – что угодно. Противные мурашки пробежали по телу, внутри все похолодело и оборвалось…
Киллер вплыл в проем, словно в замедленном кадре, – она видела его сквозь туманную дымку, которая вдруг застелила взгляд, – мельком глянул вокруг, ничего подозрительного не заметил и устремился ко второй лестнице вниз. Секунды тянулись бесконечно, – разумеется, только в их воображении. Проходя мимо этажерки, мужчина в черном то ли неловко задел ее, то ли создал поток воздуха, но большой кусок желтых, или выцветших до желтизны обоев с безвкусными, перетянутыми ленточкой букетиками, начал вдруг бесшумно скользить по перекладине… И в то мгновение, когда стрелок уже начал спускаться по лестнице, с шумом, возможном только в гулком пустом помещении, свалился на усыпанный мелом и штукатуркой пол, подняв тучу пыли.
Две пары полных ужаса глаз встретились с бездонными, бесцветными глазами убийцы, – увидел ли он их сквозь меловую, клубящуюся пылью, завесу?
Киллер очень спешил, все было рассчитано по секундам, – он оглянулся на звук, но останавливаться не стал. Слышно было, как хлопнула внизу рама, задребезжав полуразбитыми стеклами, и звук отъезжающей машины. Впрочем, были ли на самом деле эти звуки, или показались перепуганным девушкам, они не смогли бы сказать.
Сколько они просидели так, оцепенев от страха, неизвестно. Целую вечность, хотя на самом деле, секунды. Но и то, и другое было одинаково правильным. Такова несоизмеримая с привычными понятиями двойственность жизни.
Григорий Алексеевич Сташков вышел из дверей банка и направился по уложенной фигурной плиткой дорожке в находящееся поблизости уютное кафе, в котором привыкли обедать большинство сотрудников «Континент-банка».