Мы с Зинкой на минуту немеем от изумления. И вдруг, круто повернувшись, Зинка бежит к оврагу. Я не поспеваю за ней. Уже с откоса вижу, что она лежит, уткнувшись носом в жесткую, пыльную траву, и плечи ее вздрагивают. Первый раз Зинка плачет при мне.
- Зина, не надо, - говорю я растерянно, - слышишь, Зина!
В ответ мне раздаются отчаянные всхлипывания. Я сажусь рядом. Немного погодя Зинка перестает плакать, и я слышу, как в траве, точно часы, стрекочут кузнечики.
Подогнув колени и положив на них подбородок, Зинка моргает слипающимися от слез ресницами и молчит.
Когда-то прозрачная, занавеска из лозы над оврагом стала такой плотной, что сквозь нее уже не просвечивается небесная синь. Только кое-где, как окошки, - голубые просветы. Вдруг в одном из таких просветов я замечаю пестрый Алькин сарафан. Ничего не говоря, срываюсь с места и бегу ей наперерез. Алька, конечно, не подозревает об опасности, идет, слегка пританцовывая, и что-то мурлычет себе под нос.
Передо мной на секунду встает Зинкино заплаканное лицо, и я решительно раздвигаю кусты.
- Ну, попалась!
Алька даже не пытается бежать и только испуганно оглядывается по сторонам.
- Не крути головой, никто тебе не поможет, - говорю я и изо всех сил толкаю ее в плечо.
Алька падает, шляпа слетает у нее с головы и катится по дорожке. Я быстро выдергиваю толстый стебель крапивы и, не обращая внимания на то, что моя ладонь горит, как в огне, хлещу Альку по ногам.
- Это тебе за Зинку, это за посуду, это за меня...
Алька вертится, стараясь прикрыть сарафаном ноги, и тихонько скулит. В заключение я наступаю ногой на ее шляпу, которая валяется на дороге, отчего она становится похожей на большой блин.
- Перестань сейчас же! - кричит Зинка, неожиданно появляясь возле меня. - Совсем с ума спятила!
Крапива - оружие мести - падает к моим ногам. Зинка поднимает Алькину шляпу, вертит ее в руках.
- Такая красивая была... Может... ее еще починить можно? - протягивая шляпу Альке, говорит она.
Алька молча берет шляпу, машинально нахлобучивает на голову и, не глядя на нас с Зинкой, идет прочь. Мы смотрим, как она поднимает на ходу то одну, то другую ногу и трет их руками. Потом вдруг присаживается прямо на дороге и, уткнув голову в колени, плачет.
- Зачем ты ее? - повернувшись ко мне, строго спрашивает Зинка.
- Заработала - и получила. И еще дам, если заслужит, - говорю я. - А тебя спрашивать не буду.
Несколько секунд мы молча мерим друг друга взглядом, потом так же молча расходимся в разные стороны. Нос у меня гордо поднят кверху, а в глазах, застилая свет, уже стоят готовые брызнуть слезы. Все вокруг расплывается, как будто я смотрю на мир сквозь стеклянные граненые шарики. Кажется, стоит стряхнуть их - и все станет на свое место. Я встряхиваю головой, шарики скатываются по щекам, но ничего не становится на прежнее место. Мир пуст, потому что от меня ушла моя лучшая подруга - Зинка.
ФИОЛЕТОВЫЕ ТУЧИ И БЕЛЫЕ ОБЛАКА
Я сижу за нашим сараем и смотрю, как по голубому небу плывут белые облака. Они такие легкие и пушистые, будто сделаны из ваты. Если бы взобраться на такое облако и улететь далеко-далеко! Жить больше здесь я не могу: мама меня поминутно ругает, бабушка жалеет только Лилю, а папа так занят колхозными делами, что ему и поговорить со мной некогда. Ленька куда-то исчезает с самого утра, и я его целыми днями в глаза не вижу. И вообще у меня в целом свете нет ни одного друга. Все меня бросили, и никому нет до меня дела. Я могу умереть с голоду, меня может покусать собака или убить гром, и никто меня не пожалеет. Всхлипывая от жалости к себе, я с нетерпением смотрю на ватные облака, из которых никак не дождешься грома. Лучше погибнуть, чем так мучиться. Моя обкрапивленная рука стала красной, на ней, как бородавки, выскочили белые волдыри.
"Интересно, есть ли у Альки такие на ногах?" Я вспоминаю, как здорово отхлестала ее, и, к своему удивлению, почему-то не чувствую от этого никакой радости.
А облака все плывут и плывут, белые и пушистые. И нет у них ни горя, ни забот. Постепенно небо передо мной становится сиреневым - это позади меня, за сараем, заходит солнце. Извилистые края облаков - все в ярком золоте. Есть хочется нестерпимо. "Догадался бы Ленька хоть хлеба кусочек принести", - думаю я.
Белые облака куда-то уплыли, и вместо них стали появляться темные. Над лесом, как огромное чудовище, нависла туча. Она медленно надвигалась на деревню.
- О-о-ля! - раздался тревожный голос бабушки.
Я замерла. Сердце мое отчаянно колотилось, и я едва сдержалась, чтобы не броситься к ней. Бабушка звала меня долго, но я не подавала голоса.
Когда она ушла, я представила себе, как Ленька сейчас уплетает молодую картошку, и проглотила слюну. Мне даже показалось, что я слышу запах укропа, которым посыпана картошка.
Сумерки сгущались, тучи становились фиолетовыми.
В сарае зашуршала солома, послышались грузные шаги - это Буренка пришла с поля. Потом я услышала, как, ударяясь, о подойник, тоненько зазвенело молоко. Бабушка почему-то все время вздыхала, и, поскрипывая, ей вторила маленькая скамеечка, на которой она сидела.