Золотые цикады сбрасывают кожу

И тут выяснилось, что им хорошо. В паузе. Остались самые необходимые слова, без которых невозможно. А все остальное время было отдано игре, потому что вряд ли можно определить каким-то другим словом огромные паузы, в которых существовали эти два такие несхожие человека.

– Съездим ко мне, – решительно объявила Лариса и, бросив быстрый взгляд на спутника, направилась к метро.

Через полчаса Юрий стоял на крыльце девятиэтажки, наблюдая, как девушка упорно крутит пластмассовый диск таксофона. Довольно долго было занято, наконец, Лариса сообщила невидимому собеседнику:

– Алло, я не одна. Скоро будем. Ненадолго. Кофе попить.

Повесив трубку, она первой вошла в подъезд. Абрикосов шагнул за девушкой.

На седьмом этаже кабина лифта остановилась, и Лариса, подойдя к двери, обитой черной кожей, отперла замок ключом, с трудом найденным на дне сумки.

Номер квартиры он мысленно повторил дважды.

– Это ты? – раздалось трубное из-за плотно закрытых белых дверей зала. Голос, по всей видимости, принадлежал матери девушки.

– Я, я, – пробурчала Лариса с немецким акцентом и жестом пригласила гостя следовать за ней.

Абрикосов снял туфли, отказавшись от тапочек, прошел в комнату. Здесь царил хаос: планшеты, рулоны бумаги, обрывки кальки, фортепьяно.

– Посиди. Кофе сварю, – девушка ушла, оставив Юрия одного.

– Лолита, подай и мне кофе, если будешь варить, – вновь раздался басовитый женский голос из-за белых дверей.

Лариса принесла на небольшом подносе две чашки. Тихонько прикрыла дверь.

Гость, сидя в кресле, пил крепкий кофе, а девушка подошла к инструменту и, открыв крышку, предложила:

– Хочешь, что-нибудь сыграю?

– Буду рад, – кивнул Юрий.

Раскрыв ноты, Лариса стала играть беззвучно, не касаясь клавиш. Кисти рук летали, но в комнате царила тишина, лишь дважды прерванная, когда пальцы случайно нажимали клавишу.

На лице девушки явственно читалось – она слышит мелодию, и музыка ей нравится.

Абрикосов и Лариса не могли видеть, как двери зала бесшумно отворились, и в коридор, крадучись, вышло загадочное существо, одетое в лыжный спортивный костюм и вишневого цвета японскую куртку. Поверх куртки был, натянут бело-розовый махровый халат. Бигуди щедро усыпали голову представителя прекрасного пола.

Дама беспрепятственно приблизилась к вешалке, оглядела плащ Абрикосова и, наклонившись, подняла с пола его старые, давно не чищеные туфли. Зачем-то понюхав их, поставила обувь гостя на прежнее место и, также неслышно ступая, удалилась обратно в зал. Перед тем, как белые двери закрылись, мать замерла, прислушиваясь. В квартире царила тишина.

В комнате Лариса закончила «играть» и повернулась к Юрию.

– Понравилось? – сказанные почти шепотом слова, показались гостю ударом грома.

– Очень, – так же тихо ответил Абрикосов и стал аплодировать, не позволяя ладоням коснуться друг друга. Хлопал долго, минуты три, хотя торопился на встречу с сыном. Раз пять он вставал и беззвучно кричал: «Браво!»

Девушка тоже поднялась со стула и несколько раз поклонилась «публике».

– Пойдем, провожу, – предложила Лариса после очередного поклона, и они вышли в коридор.

Вызвав лифт, Юрий неожиданно для себя пригласил Ларису на вечерний генеральный прогон спектакля. Лицо девушки просияло: «Скамейка, метро?…», и Абрикосов назначил место и время встречи -19.45.

Гордиев узел Абрикосовых

Семейные проблемы неразрешимы, поскольку

участники конфликта приписывают единицам измерения то

значение, которое больше нравится. Например, для бабули

«десять минут» означает обесточенный подъезд, преодоление

девяти лестничных маршей, предынсультное состояние. Для

внучка это сражение между «фашистами» и «нашими».

Дедушка меряет время, пространство и

сердечные чувства исключительно клизмой.

– Честное пионерское!

Фраза долетела до слуха Абрикосова за секунду до того, как Лешка справился с замком. В комнате Вера говорила с кем-то на кухне по телефону. Захлебывалась от смеха, передавала в лицах историю о героическом ночном захвате «грабителей»: