Золотые туфельки

Когда глиняная голова была готова и хорошо высушена, Кубышка принялся обклеивать ее бумагой. Сначала обклеил кусочками голубой бумаги, потом, поверх голубой, обклеил белой, потом опять голубой, потом опять белой — и так несколько раз.

Сопя от чрезмерного внимания, Вася не спускал с рук старика глаз.

Обклеенную голову Кубышка поставил на подоконник сушиться, а сам развел в блюдечке с молоком зубной порошок и добавил туда немножко красной краски. Когда голова просохла, он наточил нож и, к изумлению Васи, разрезал ее пополам, от уха до уха. Но Вася напрасно встревожился: выбрав из головы всю глину, старик сложил обе половинки и заклеил прорезы марлей. Голова лежала на подоконнике, будто ей искусный хирург проделал сложную операцию. Кубышка опять обклеил голову бумагой, а потом принялся мазать раствором зубного порошка. В ход пошли и другие краски. Заалели щеки, обозначились красные губы. Но вот с глазами что-то не ладилось. Кубышка их то нарисует, то опять замажет.

— Васька, ты драться умеешь? — спросил он.

— Ого!.. Я одному как дал…

— Представляю, какие у тебя тогда глаза были. Мне бы твои глаза — на эту куклу: хитрые, озорные…

— Что вы, дедушка! — попятился мальчик. — А я как же без глаз буду?

— Да, без глаз тебе драться несподручно. Придется их не трогать. Но что ж сюда?

— Пуговицы, — сказала Ляся.

— Попробуем. — Кубышка взял со стола две выпуклые черные пуговицы и приставил к глазным впадинам головы. Кукла сразу ожила, на лице появилось драчливое выражение.

— Эврика! — воскликнул Кубышка. — Теперь — только палку в руки.

Пока Кубышка возился с головой, Ляся шила колпачок с бубенцами и широкую красную рубаху.

Куклу одели. Кубышка сунул в рубаху руку: указательный палец прошел внутрь головы, большой и средний — в рукава. Кукла вскинула голову, протянула вперед руки, точно натягивала ими вожжи, и Вася замер от восторга, когда она озорно запела:

Вдоль по Питерской
По дороженьке
Едет Петенька
С колокольчиком…

— Ну-ка, Васька, очнись, протри глаза да присмотрись: видал, какой я перец, на все руки умелец? А ты думал, что я кукла-игрушка? Не-ет, я самый настоящий Петрушка!

Вася очнулся и бросился со всех ног звать отца с матерью.

Пришли хозяева — Иван Евлампиевич, широкоплечий кузнец с орудийного завода, и его кареглазая жена Марья Гавриловна. Слушая Петрушку, Марья Гавриловна тихонько смеялась, а кузнец так хохотал, будто кулаком по кровельному железу бил.

Ободренные успехом Петрушки, главного персонажа кукольного театра, Кубышка и Ляся принялись за остальных кукол — цыгана, капрала, попа и собаки. Помогая квартирантам, Вася забыл и бабки, в которые целыми днями играл с мальчишками, и бумажного змея с трещоткой, и все на свете.

На другой день, взяв с собой мальчика, Ляся отправилась в город.

И здесь, как в Екатеринодаре, полно военных. Но казаки одеты не в черкески, а в синие чекмени, на шароварах — красные лампасы, на, чубатых головах — фуражки набекрень. Офицеры останавливают прохожих и проверяют документы: дезертиров ловят, как объяснил Вася. И всюду — на тумбах, на заборах, на стенах деревянных лавок — плакаты: зубчатые стены Кремля, купола соборов, по площади к Спасской башне мчатся казаки с длинными пиками.

Вот и гостиница с рестораном «Бристоль». Ее девушка сразу узнала: здесь они — Кубышка, Пепс, Артемка и она, Ляся, — обедали. Это было как раз перед пантомимой «Дик — похититель детей», во время которой разыгрался скандал. А вот и площадь с цирком. В нем Ляся ходила по канату. Каким этот цирк казался ей тогда огромным! А теперь он будто врос в землю. Да и все в городе стало меньшим, чем тогда казалось. Только серебристые тополи всё такие же высокие, выше самых больших домов.

— Василек, веди меня на базар, — сказала Ляся. — Туда, где сапожные будки, знаешь?

— А то нет! — с готовностью отозвался мальчик. — Я всё в городе знаю.

А вот рынок кажется еще большим, чем был, и все такой же здесь гомон, крик горластых торговок, мычание коров, жалобное пение слепых под волынку, гогот гусей, ржание лошадей, скрип телег. На толкучке шныряют верткие люди с бегающими глазами и предлагают английские сигары, французские духи, греческий коньяк и бумажные деньги чуть не всех стран мира. Калека с толстой деревяшкой на подвернутой ноге протягивает дрожащую руку и с чувством говорит:

— Благородные джентльмены и прекрасные леди, пейзаны и пейзанки, завтра, с вашего разрешения, уезжаю в Ростов, ложусь на операцию. Может, операция пройдет благополучно. Пожертвуйте на первое обзаведение после операции.

Ляся вспоминает: вот здесь, под навесом, была харчевня, в которой Артемка угощал ее и Пепса холодным хлебным квасом, вот там — деревянная парикмахерская, — она и сейчас стоит, — а напротив парикмахерской была ветхая Артемкина будка. Где же она? Ее нет. На этом месте пусто.

— Сапожники там! — показывает Вася. — Вон там, за рыбным рядом.