Золотые века [Рассказы]

Я вытащил лоток на берег реки. Мы рассматривали блестки и не решались дотронуться до них, словно это были новорожденные младенцы. Я проглотил слюну и двумя пальцами взял одну из этих крошечных желтых и блестящих частичек. Боже мой, это было, вне всякого сомнения, золото. Этому драгоценному металлу некуда спешить — времени для него не существует, — поэтому он планирует свою встречу с людьми, пользуясь космическим летосчислением. Может быть, золото лежало здесь, на дне горной реки, уже миллион лет и уже миллион лет ожидало, чтобы родился человек по имени Тимоти Ван Руп, который поставил бы на карту всю свою жизнь с одной целью — дать золоту возможность обнаружить его. Ибо дело обстоит именно так: не мы открываем золотые жилы, а золото открывает нас. Стоило мне дотронуться до этого волшебного металла, как в моей душе расцвел целый сад новых чувств.

Однако в тот же самый миг, когда мои пальцы сжимали крохотный кусочек золота, я осознал, что передо мной удивительное явление природы. Обычно люди находят золотые самородки в виде маленьких комочков, в которых этот благородный металл смешан с простой породой, а иногда с серебром. Тут дело обстояло иначе: на моей ладони лежали маленькие блестящие полумесяцы. Если бы индейцы Эльдорадо были лилипутами не выше четырех сантиметров, то такие самородки могли бы служить им луками. Я был в недоумении, но Том, который, казалось, читал мои мысли, сказал:

— Ну вот, это золото. Ведь так? Разве форма самородков имеет значение? Рано или поздно его все равно переплавят в слитки.

Мы продолжали поиски целый день и, уже когда стало темнеть, нашли восемь тоненьких золотых дужек. К моему удивлению, Том настаивал:

— Их восемь? Наверняка тут есть и еще, еще несколько штук.

Он говорил с уверенностью искателя, который идет по верному следу, словно нам предназначалась в тот день определенная порция золота.

Я изнемогал от усталости; золото никуда не могло убежать, поэтому я направился к лагерю, чтобы разогреть нам что-нибудь на ужин.

— Ну вот, что я говорил, смотрите! — сказал он самодовольно, когда подошел к костру. — Их десять.

■

То был счастливый день, но уже на следующее утро все изменилось. Главная перемена, наверное, заключалась в том, что Том стал вести себя не так, как раньше. До этого момента у нас были товарищеские отношения двух компаньонов, а теперь он обращался со мной как хозяин предприятия, который из жалости к своему глупому работнику терпит его присутствие. На протяжении следующих дней мы не нашли ни следа золота. Нетрудно себе представить, что после проблеска надежды неудачи приводили меня в уныние, а Златрук только подливал масла в огонь. Например, ему особенно нравилось насмехаться над моими руками. Я думаю, мой компаньон их ненавидел. Мне не стыдно признаться, что они были похожи на конечности шимпанзе: слишком большие, с очень широкими ладонями и пальцами, столь же короткими, сколь толстыми. Поначалу его язвительные замечания меня не раздражали, потому что Златрук был человеком весьма красноречивым и умел балансировать на грани нахальства, не переступая этой черты. Но однажды чаша моего терпения переполнилась. Когда мы были на реке и нас разделяло несколько метров, я заявил:

— Ну хорошо, наверное, вы правы. Природа не наградила меня приятной внешностью. Но ежели мое тело — это моя родина, мои руки — это области ее, наиболее угодные Богу, который их создал. Благодаря им я смог работать в степях Канзаса и на полях Арканзаса, во льдах Аляски и в шахтах Небраски.

— И они принесли вам богатство? Эти грубые руки, которыми вы так гордитесь, смогли сделать вас богатым человеком? — спросил меня ехидно Златрук.

— Нет, увы, пока нет, — ответил я с чувством собственного достоинства и с досадой. — Но, быть может, однажды я вернусь домой с небольшим состоянием в кармане. Во всяком случае, как говорил мой покойный отец — и да будет ему земля пухом, — человек, который живет плодами своего труда, всегда получает двойное вознаграждение: спокойную совесть и свободное сердце.

— Вы говорите о свободе? — Он злобно захохотал. Никогда раньше я не видел его таким и, слушая его смех, содрогался от страха, сам не знаю почему. — Неужели вы всерьез утверждаете, что ваши лапищи гориллы сделают вас свободным человеком? И если вы, работая по необходимости, считаете, что выполняете Божью волю, это не делает вас свободнее. Ответьте мне, в котором часу вы встаете, и я скажу вам, когда кончается ваша свобода.

— То же самое относится и к вам, — ответил ему я. — Если я не ошибаюсь, у нас с вами одинаковый распорядок дня.

Подобная перепалка казалась мне совершенно бессмысленной, если учесть, что мы вели этот нелепый разговор, стоя по колено в воде, а тем временем наши яйца сжимались от холода. А хуже всего было то, что я не понимал, зачем он тратит на меня столько энергии. Впервые за все эти дни меня глубоко задело то, что Том Златрук рассматривал меня точно так же, как ученый исследовал бы колорадского жука. Его безумный смех постепенно превратился в улыбку, мягкую и еще более злорадную, и он произнес: