Золотые века [Рассказы]

Это замечание привело ворона в замешательство. Он всегда считал себя самой умной из всех птиц, однако не был абсолютно уверен в том, что превосходил в хитроумии всех пугал в мире. Но теперь, после того как он произнес столь зажигательную речь и предстал перед собратьями в качестве пламенного борца за дело пугала, ему было труднее пересмотреть свое решение, чем следовать по избранному пути.

— Я же сказал, что это единственное в своем роде существо! — сказал он. — Такие пугала рождаются раз в миллион лет, и нашему поколению выпала удача жить в одно время с ним.

— Чик, чик и чик! — зачирикали птицы, качая головами.

— У него родилась мысль! — Ворон не хотел отступать. — Только одна, но гениальная. Слушайте внимательно: если на протяжении дня, хотя бы одного дня, птицы и пугала забудут о своей вражде, этот мир изменится навсегда.

Ворону пришлось изрядно потрудиться, но в конце концов ему удалось убедить своих собратьев. С опаской, скрепя сердце птицы все же согласились. Но сначала ворон должен был сам отправиться туда и уточнить детали этой судьбоносной встречи.

Однако, когда ворон летел к овсяному полю, его стали одолевать сомнения. Ему-то было совершенно ясно, что к концу собрания он продолжал отстаивать свое мнение не из убежденности, а из страха потерять авторитет. Вещей птице не хотелось стать посмешищем, его страшили обвинения в том, что враги оказались способны заморочить ему голову; именно поэтому он и приписал пугалу благородные черты, которыми оно, возможно, не отличалось. Достигнув границы овсяного поля, он вдруг заметил какие-то странные передвижения.

— Карр! — воскликнул он, увидев, что по краю поля шли вереницей люди.

Ворон пересчитал незнакомцев: их было семеро, голову каждого украшала шляпа, а в руках у них были двустволки. Потом он увидел, как они скрылись один за другим в сарае, где обычно хранились кирки и лопаты. „Если людям известно, что я умею считать до семи, — сказал он себе, — почему они пришли сюда только всемером“. Возможно, они не собирались охотиться на воронов. Или охотник номер восемь накануне сломал ногу — и такое в жизни бывает. Или они просто случайно проходили по овсяному полю — этот вариант тоже нельзя полностью исключить. Пока ворон терялся в догадках, его взгляд упал на пугало, и ему показалось слишком подозрительным, что сборище двустволок совпало с днем проведения большого птичьего слета.

Вещая птица не стала спускаться с небес, а, наоборот, облетела поле еще раз. В конце концов ворон понял, что от страшных подозрений тебя может знобить даже сильнее, чем от мороза.

А что, если пугало не желало умереть на костре или под проливным дождем и как раз боялось этой страшной участи? А вдруг оно хотело заслужить для себя прощение, завлекая всех пернатых в страшную ловушку? Ворон размышлял: „Если бы я был деревяшкой, скучающей в неподвижности, то я бы день и ночь только и размышлял о том, как спастись от неминуемой гибели в открытом поле. Не знаю точно, какой выход тут можно придумать, я могу лишь догадываться о нем. Как ни крути, несмотря на весь мой ум, я только птица, умеющая считать до семи. И если задача пугал — внушать страх, то самое умное из них непременно захочет, чтобы он овладел даже теми из пернатых, которые пугал не боятся“.

Пренебрегая осторожностью, ворон облетел овсяное поле, чтобы подтвердить или рассеять свои сомнения. „Если мы имеем дело с благородным сердцем, как мне хотелось бы верить, и прилетим сюда, то победа будет за нами, — сказал он себе, — но если перед нами обманщик, то все птицы погибнут. И вина ляжет на меня“.

Когда ворон вернулся к дереву, на котором сидели птицы, те заметили его настороженный вид.

— Ну и как? — спросили они посланника. — Это была ловушка или на самом деле чудо?

Ворон три раза открывал клюв, словно ему не хватало воздуха, и наконец выдохнул:

— Давайте оставим эту затею.

■

Именно таким образом наше пугало превратилось в самое грозное пугало на свете. Ему действительно удалось заслужить восхищение людей, которые отблагодарили героя, подарив ему вечную жизнь. Вместо того чтобы сжечь или сломать старое чучело, они в знак благодарности сохранили его на овсяном поле навсегда и щедро наградили. Приходившие в негодность и ветшающие части пугала немедленно подновлялись. Когда шляпу с его головы сдул ветер, ему подарили новую, гораздо красивее прежней; и на этот раз закрепили на тыкве зелеными пластиковыми бечевками, завязав бантик под подбородком. Когда рубаха истрепалась, его нарядили в новую, не такую застиранную, как прежняя. Вместо носа ему вставили морковку, а в рукава напихали соломы, и она высовывалась из манжет, точно пальцы с крошечными желтыми ногтями. И все люди с гордостью и удивлением повторяли: „Мы не знаем, почему так происходит, но такого пугала, как наше, нет больше нигде в мире: к нему не подлетают даже вороны“.

Тим и Том