Золотые волки

Энрике молчал. Сперва эта часть загадки тоже сбила его с толку, но кости действительно обнажались во время борьбы. Он убедился в этом еще на Филиппинах. Тогда отец брал его с собой в провинции Капис и Кавите, чтобы проверить свои рисовые поля. Вдоль дороги тянулись выбеленные церкви и небольшие дома, которые выглядели так, словно их могло в любую минуту сдуть порывом ветра. На обочинах сидели нищие попрошайки, и, вне зависимости от возраста, у всех были тусклые, пустые глаза. Тяжелая жизнь уничтожила в них все мечты и надежды. Там он видел детей с выпирающими ребрами. Острые локти, покрытые грязью. Тревожно большие глаза на изнуренных голодом лицах.

– Я думаю, это тоже сходится, – тихо сказал он.

Гипнос бросил на него странный взгляд. Энрике не хотел задумываться о его значении, поэтому он снова заговорил:

– Последние две строчки тоже подходят. Мы знаем, что у Падшего Дома были мрачные интересы. Они вполне могли использовать кости, буквально или метафорически. В этом случае строка «каким наш мир на самом деле должен быть» означает, что они следовали своим личным интересам, а не интересам всего человечества. Остается только предпоследняя строка: мое количество позволит рассудить. Это – последняя подсказка. Возможно, имеется в виду количество костей в человеческом теле? Сколько их всего?

– Двести шесть, – не раздумывая, ответил Северин.

Энрике нахмурился.

– Мне стоит знать, зачем ты держишь эту информацию в голове?

– Не думаю, – ответил Северин с хищной улыбкой.

– Но на циферблате нет числа двести шесть.

Северин издал тихий смешок.

– Шесть минут третьего. Два-ноль-шесть. Двести шесть.

Все трое посмотрели на часы. Теперь они словно начали потрескивать. Энрике в голову пришла безумная мысль: вдруг часы знают, что их тайны почти разгаданы?

Энрике начал медленно двигать стрелки часов. Он даже не заметил, как к нему подошли Гипнос с Северином. Он как будто посмотрел на них со стороны: трое молодых людей склонились над часами, сделанными из костей. Историк почувствовал, что их связал общий голод. Вероятно, когда он будет утолен, их души невозможно будет различить.

Энрике ждал.

Он ждал, когда сработает сила Творения, но ничего не происходило.

– Не работает, – сказал Гипнос. – Что мы сделали не так?

У Энрике сжалось сердце.

– Мы не следовали указаниям, – вдруг сказал Северин, указывая на слово под цифрой «шесть»: nocte. Полночь.

– Но до полночи еще несколько часов!

Северин отвел взгляд. Он потер шрам на ладони и потянулся за баночкой с гвоздикой. Он задумчиво жевал высушенный бутон гвоздики, не обращая внимания на повисшее в комнате напряжение.

– По крайней мере, к этому времени девочки уже вернутся.

После этого Северин ушел по делам, связанным с управлением отелем, оставив Энрике и Гипноса наедине. Энрике не знал, что ему делать, и, в конце концов, оба вернулись к старому занятию: просматриванию документов Падшего Дома. Точнее сказать – к поискам иголки в стоге сена. По комнате растянулись вечерние тени. Им принесли еду, и они съели ее, не отрывая глаз от бумаг. Все это время костяные часы пристально наблюдали за их работой и, казалось, самодовольно усмехались. Энрике показалось, что комнату заволокла какая-то странная пелена. Кто-то запихнул подушку Тристана под стул, чтобы никто не смог на нее сесть.

– Почему ты нам помогаешь? – сказал Энрике, даже не успев обдумать свои слова.

Гипнос поднял голову от бумаг.

– По-твоему, у меня не может быть причины хотеть возвращения Вавилонского Кольца?

– Это не ответ. Ты мог бы делать всю ту же работу у себя дома. Я слышал, что у Дома Никс огромная библиотека, которой завидуют многие ученые. Ты не обязан быть здесь.

На мгновение Гипнос затих, а затем сложил руки на коленях.

– Если бы на моей стороне был кто-то… равный мне по статусу, то, может, моя жизнь в Ордене стала бы… легче.

Энрике пытался переварить его слова.

– Ты хочешь, чтобы Северин стал патриархом?

Гипнос кивнул.

– Когда мы были маленькими, я думал, что мы вырастем и станем королями или кем-то вроде этого. Что у нас будет целое королевство, поделенное пополам, – он бросил на Энрике предупреждающий взгляд. – Только не рассказывай ему об этом.

Энрике изобразил, как он застегивает рот на молнию, и лицо Гипноса расслабилось. Он выглядел таким юным и свежим, но его ледяные глаза казались древними.

– Правда в том, что мне нужна поддержка, – сказал Гипнос, обвивая колени руками. – Помощь того, кто сможет понять, каково это – жить в двух мирах. Я попытался и потерпел неудачу. Я не могу быть и потомком гаитянских рабов, и сыном французского аристократа, даже если я объединяю в себе оба этих наследия. Мне пришлось выбирать, и, возможно, Орден вынудил меня принять решение в их пользу. Но никто не сказал мне о том, что мир может не согласиться с тобой, даже если ты определился со своим местом в жизни. Он ставит перед тобой безумные задачи: для того, чтобы их выполнить, тебе нужно перестать быть самим собой. Окружи себя прочной стеной из вымысла и легенд, и только тогда ты не будешь принадлежать никому, кроме себя самого.