Золотые ворота. Черное солнце

…Вернулся в общежитие Иван далеко за полночь. Не раздеваясь, прилег на кровать. Но сон не брал. Если бы хоть Мукоед не так храпел, а то словно ржавым гвоздем по сердцу скреб. Не поднимаясь, Иван ткнул ногой в лицо Федора — тот вскочил, круто выругался спросонок и снова брякнулся в постель. Однако больше не храпел. И все же сон обходил Кушниренко. Теперь его раздражала мандолина, тоскливо стонавшая в коридоре в могучих руках Анатолия Мурзацкого, с которым Иван с осени проживал в одной комнате. Хотел было войти, сказать, чтобы тот прекратил полуночный концерт, но не решился. Разве Мурзацкий послушает? А послать, куда Макар телят не гонял, как пить дать, пошлет. Да еще, чего доброго, и оплеуху отвесит.

На курсе Анатолия издавна считали грубияном и забиякой. У него был крутой и мрачный нрав, он до исступления ненавидел хвастунов и хитрецов, был крайне несдержан в словах и в поступках. Когда не хватало аргументов для доказательства собственной правоты, Мурзацкий частенько пускал в ход свои полупудовые крестьянские кулаки, за что имел не один выговор от декана. В университет Анатолий приехал из какого-то степного ингулецкого села, где работал трактористом, большого тяготения к наукам не проявлял, с «городскими умниками» дружбы не водил, но, ко всеобщему удивлению, страшно нравился девушкам, несмотря на мутное бельмо на левом глазу. Неведомо, что их привлекало в этом простоватом, прямодушном парне. Могучая фигура, независимый и гордый характер или, может, равнодушие к женщинам? Лекции он посещал через одну, а вечерами преимущественно просиживал на подоконниках коридора общежития, наигрывая на мандолине жалобные мелодии.

Иван перевернулся на бок, накрыл голову одеялом — дурно, нечем дышать. Нет, это не ночь — истинный ад!

Встал, разделся, вылил с полграфина воды на рушник, обтерся им с ног до головы. Стало как будто бы легче. Лег навзничь, закинув руки за голову: «Что это со мной сегодня? Ну, произошла осечка, так с кем этого не бывает. Завтра же встречу Феодала, любой ценой постараюсь задобрить его, и он сменит гнев на милость. Должен сменить! Кто еще оказал ему столько тайных услуг, сколько я?! Но придет ли покой в мою жизнь после примирения с профессором?» — вдруг спросил себя. И ничего определенного ответить не мог. С беспощадной откровенностью сознался сам себе, что всегда жил в каких-то тревогах, всегда чего-то боялся. А почему?.. И, как строгий судья, начал шаг за шагом прослеживать свою жизнь.

Мало радости изведал он за свои двадцать два года. Детство прошло в бедности и нехватках — слепой отец кормильцем семьи не мог быть, а разве под силу было матери заработать на четыре рта? Поэтому нужда не покидала их убогое жилище. А когда ему повернуло на семнадцатый, слегла и надорвавшаяся мать.

— Довольно вам жилы из меня тянуть, — сказала в отчаянье детям. — Учитесь сами себе на хлеб зарабатывать. В ваши годы я уже зарабатывала…

Младший брат и сестра вняли материнскому совету, а он, Иван, не сошел с взлелеянного в мечтах пути.

— Работать не пойду! Хочу учиться. Выбьюсь в люди и без вашей помощи!

Кто знает, удалось ли бы ему выбиться в люди, если бы не школьные учителя. Они ежемесячно в большой тайне собирали между собой деньги и посылали их по почте Ивану до тех пор, пока тот не получил аттестат зрелости. Но не меньшие трудности ожидали его и после десятилетки, когда пришла пора выбирать жизненную стезю. Одноклассники развеялись кто в педагогический, кто в сельскохозяйственный или медицинский институты, а его не привлекала ни профессия учителя, ни врача, ни агронома, ни инженера. Разве для этого он столько всего вытерпел, чтобы через несколько лет снова очутиться в глуши и до конца дней своих заниматься рутинным будничным делом? Нет, Иван мечтал об исключительном и особо почетном труде. Но кем для этого надо стать? Исследователем?.. А что сделаешь в середине XX века, когда и оба полюса, и теория относительности уже давно открыты? Писателем?.. Но выше Толстого или Горького не прыгнешь. Актером неплохо бы стать, но для этого надобен талант, а Иван в себе тяготения к сцене не замечал. Вот и родилась у него дерзкая мысль, которая, подобно компасу, вела его через все трудности и преграды, обусловливала все дальнейшие поступки.

«Каждый стремится найти свое место в жизни, — рассуждал он не без иронии. — И многие находят. Но велико ли это достижение? Сил одного человека ведь слишком мало, чтобы сделать что-то величественное, непоправимое. Иное дело, если объединить усилия множества людей. Но кто их объединит, кто сплотит массы и поведет за собой? Только предводители, вожаки. Они и только они двигают прогресс и навсегда входят в историю!»