Золотые ворота. Черное солнце

Поэтому поступал Иван Кушниренко в Киевский университет с твердым, непоколебимым намерением выковать из себя предводителя, ярко проявить в столице свои организаторские способности. И, к превеликой его радости, заветные мечты вскоре начали сбываться. Уже в первые недели учебы его заметили по выступлениям на собраниях и рекомендовали в курсовое комсомольское бюро, затем кооптировали в факультетский комитет Осоавиахима. И все это укрепляло в нем уверенность в правильности выбора жизненного пути.

Правда, с учебой не очень-то клеилось. Много времени забирали всякие заседания и беготня по общественным делам, да и подготовка школьная оказалась слишком уж жиденькой. Это он остро чувствовал всякий раз даже в обычных разговорах с однокурсниками — киевлянами. Сапфо или Фальконе, Рахманинов или Лесь Курбас[2], о которых они говорили буднично-привычно, для него были пустым звуком; он не разбирался ни в музыке, ни в технике, ни в театральном искусстве. Порой Иваново сердце захлебывалось от испепеляющей обиды за свою интеллектуальную неполноценность, ограниченность; ему до неистовства хотелось ошеломить собеседников чем-то чрезвычайным, архиумным, однако это — увы! — редко когда удавалось. И тогда у него невольно рождалась неприязнь к городским умникам, но он изо всех сил старался ее скрыть от постороннего глаза. Все же порой она прорывалась, это случилось сегодня в квартире Шнипенко.

Вернулся из ночных странствий Андрей Ливинский. Не снимая пальто, потихоньку спросил:

— Ты спишь, Иван?

Тот не откликнулся.

— Эх, Иван, как можно спать в такую прекрасную ночь? — и Андрей, как мальчишка, закружился по темной комнате.

«От счастья бесится, — недобрая зависть шевельнулась в Ивановом сердце. — Наверное, послонялся с той пышноволосой, и уже — радости на всю улицу. Счастливый!»

Андрей и впрямь был бесконечно счастливым в этот зимний вечер.

Оставив профессорскую квартиру, они со Светланой, не сговариваясь, свернули на Золотоворотскую улицу. На ту улицу, где прошлой осенью скрестились их стежки-дорожки. Случилось это в сентябрьский вечер после кратковременного, но обильного ливня. Андрей возвращался в общежитие и неподалеку от Золотых ворот настиг стройную девушку в легком сиреневом платье и белых парусиновых туфельках, которая растерянно переминалась с ноги на ногу перед широченной, через всю улицу, лужей. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, а потом он сказал:

— В таких туфельках через такую лужу… А что, если я вас перенесу?

Она согласилась без всяких там охов и ахов. Бережно взяв незнакомку на руки, Андрей зашлепал по воде и вдруг почувствовал — впервые в жизни! — какою сладкой может быть иной раз ноша. Потом проводил девушку домой, но так и не догадался спросить, кто она, как ее имя. Поэтому на следующий вечер он снова появился у знакомого дома на углу Институтской и Ольгинской. Снова встретились, познакомились, разговорились. Оказалось, Светлана, как и он, любит и наизусть знает немало стихов Блока и Кедрина, Олеся[3] и Лорки. И, встречаясь в дальнейшем под ясными звездами, они чаще всего говорили о поэзии.

Но сегодня Андрей был молчалив, словно бы чем-то встревожен. Сдвинув брови, он вглядывался в низкое темное небо и прислушивался к чему-то такому, что далеко не каждый мог услышать. Светлана даже ступала осторожно, чтобы не вспугнуть его грез, и ждала, пока он не заговорит.

И вскоре он заговорил. Размеренно, напевно:

Висне небо нічне, мовби стеля у хаті…
Мене манять в обійми зірки в вишині.
Та байдужий до них я. Найяснішу б дістати,
Щоб незмінно світила в дорозі мені.
Зараз в серці моєму стільки сили й завзяття,
Що, здається, дістану я зірку свою…

— А ну, попробуй! — исполненная сладостным ожиданием чего-то нового, Светлана засмеялась и побежала к Золотоворотскому скверу.

Андрей — за нею. «Если догоню ее до Золотых Ярославовых ворот, быть нам навеки вместе», — загадал про себя и неожиданно поскользнулся. Пожалуй, так и не догнал бы, если бы на ступеньках, ведших к памятнику былого величия Руси, она внезапно не остановилась и не протянула навстречу Андрею руки. Не раздумывая, он подхватил ее, внес наверх и вдруг почувствовал на своей щеке легкое прикосновение несмелых горячих губ.

— Ну, вот мы и достигли Золотых ворот… — прошептал Андрей. — Остается только насобирать осколков солнечного камня…

Светлана удивленно взглянула на него:

— Ты о чем?

— О нашем счастье.

— Но при чем же тут осколки солнечного камня?