Золотые ворота. Черное солнце

И все же Светлане очень хотелось показаться отцу в новом праздничном платье. Она подбежала на цыпочках к его кабинету, тихонько приоткрыла тяжелую дверь. Дмитрий Прокофьевич даже головы не повернул. Сидел, склонившись над столом, загроможденным обломками черепичных плиток, книгами, рулонами ватмана с диаграммами, колбами, разным инструментом. Такой же беспорядок был во всей комнате. В сущности, это помещение напоминало скорее плохо оборудованную мастерскую гончара, чем кабинет известного ученого. Тут было два стола (письменный стоял у окна, а другой — с колбами, пробирками, горелками — в углу), шкаф с книгами и два кресла. В комнате держался крепкий запах реактивов, смешанный с табачным дымом. Дмитрий Прокофьевич своим видом как бы дополнял этот беспорядок — с расстегнутым воротом, с засученными до локтей рукавами, обляпанными брызгами какого-то раствора. Даже на лице и в темно-русых волосах белели застывшие крапинки. Но это его меньше всего волновало. «Кто боится макнуть руки в тесто, тот не заслуживает, чтобы его кормили хлебом», — часто говорил жене, когда она корила его за неопрятность.

— Папа, почему ты так долго сегодня?

Дмитрий Прокофьевич засопел, недовольство отразилось на его лице:

— Я, кажется, не раз просил не беспокоить меня, когда я работаю. Неужели это так трудно усвоить?

Но Светлана не обиделась. Возможно, для других Дмитрий Прокофьевич и казался резким, неприветливым сухарем, но она-то хорошо знала, какая у него чуткая и нежная душа.

— Даже не поздравил с днем рождения, а ворчишь. А я-то думала…

Дмитрий Прокофьевич порывисто обернулся — на дочку глянули большие, задумчивые, лучистые глаза. Он стал ерошить цепкими пальцами темно-русые тяжелые, будто увлажненные пряди волос, которые так контрастировали с поседевшими висками.

— Да, да, я не успел поздравить. Что ж, это не трудно. Но только я хотел преподнести тебе именно сегодня свой самый драгоценный подарок — «Светлану»…

Она радостно всплеснула руками, подбежала к отцу, поцеловала в щеку:

— Неужели закончил?

Знала же, что означало для него успешно завершить поиск, которому он отдал столько лет!

— Кажется, на финише. Последние штрихи…

— Боже, как я рада за тебя, как рада!

— Интуитивно чувствую: секрет древних каменщиков в моих руках. Это наконец то, что я искал. Если подтвердятся все расчеты… Дороги, мосты, дома, плотины, построенные на моем растворе, будут стоять не сотни — тысячи лет. И назову я этот раствор «Светланой»!

Вскоре начали сходиться гости, Светлана встречала их на пороге в легком дымчатом платье с нежным сиреневым шарфиком на плечах, в элегантных белых босоножках. Первыми пришли подруги.

— Сто лет тебе жить, не стареть и не тужить!

— Ой, какое красивое платье!

Вслед за ними явился Андрей. Он прижимал к груди не букет, а целую охапку расцветшей сирени.

— Это тебе… Говорят, кто найдет пятилепестковый цветок, у того сбудется самое заветное желание. Здесь много таких цветков. Ищи!

Через час-другой квартира уже гудела пчелиным роем. Именинница вертелась среди гостей, весело всем улыбаясь, но если бы кто-нибудь пригляделся к ней повнимательнее, то заметил бы в уголках глаз затаенную тревогу, беспокойство. Взгляд девушки то и дело останавливался на дверях, точно она ждала самого желанного гостя.

Немало прибывших — преимущественно мужчин — столпилось у балкона вокруг кресла, в котором вальяжно полулежал профессор Шнипенко. Обмахивая журналом разгоревшееся лицо, он милостиво, с явной ленцой говорил стройному, средних лет, мужчине с черной жесткой шевелюрой:

— Всякое общественное явление, как известно, есть следствие закономерного исторического процесса. Следовательно, товарищ Таран, логика вещей — прежде всего. Если Гитлер не идиот, значит, он понимает, что история уже не раз мстила его предшественникам, которые отважились на столь рискованный шаг, как нападение на Россию.

— Уважаемый профессор, — не сдавался оппонент Шнипенко. — А как же объяснить тот факт, что немецкие дивизии перебрасываются из Франции к советской границе?

— А откуда такие сведения? — даже не взглянул на собеседника профессор.

— Так все говорят, все, — пожал тот плечами и огляделся вокруг как бы в поисках поддержки. — Правда, товарищи?

Во второй половине мая тысяча девятьсот сорок первого года по Киеву действительно носились настойчивые слухи о неизбежности войны с Германией. Им верили и не верили, потому что каждый день через город неустанным потоком текли на запад эшелоны с пшеницей, промышленным сырьем, нефтью — с надписью на вагонах «Нах Дойчлянд». «Зачем же, — посмеивались люди, — Гитлеру воевать против нас, когда мы кормим его салом и хлебом?» Посмеивались, но не успокаивались.

— Меня, поверьте, удивляет вопрос инженера Тарана. В нашей прессе уже появлялись по этому поводу исчерпывающие объяснения. Немецкие войска перебрасываются на восток для длительного отдыха. Как этого не понять?

— А после чего это они так сильно устали? И почему им нравится отдыхать именно возле наших границ?