Золотые ворота. Черное солнце

Андрей с Мурзацким первыми влезли в вагон. Устроились прямо у дверей возле своего невозмутимого командира взвода Пятаченко. Солдатский мундир стер, ликвидировал между ними и Пятаченко ту условную межу, которая всегда отделяет студенческую парту от профессорской кафедры. Попав в военный лагерь, все они стали равными перед самым строгим и требовательным экзаменатором — Родиной. И только тогда хлопцы вдруг открыли для себя душевное обаяние и духовную прочность человека, над которым еще недавно единодушно посмеивались. В суровую годину испытаний любому коллективу нужен вожак, которому бы все безгранично верили, следовали за ним, охотно подчинялись. Таким вожаком и стал для бывших студентов бывший доцент Пятаченко. С ним легко было и на привалах, и в тяжелых походах. Прошедшему гражданскую войну с винтовкой вдоль и поперек всю Украину, вчерашнему преподавателю литературы было чем поделиться с зеленой молодежью. Правда, он, как и раньше, был внешне флегматичным, малословным, но теперь эти черты казались хлопцам значительными и даже привлекательными.

Комбатовцы еще размещались в «телятниках», а командиры уже докладывали по инстанции начальству, что их подразделения готовы в путь. Все это делалось крайне поспешно и нервозно. Даже поезд тронулся как-то неожиданно, без предупредительных гудков. И покатил, быстро набирая скорость, на запад. Бойцы мечтательно смотрели на Броварской лес, где они прослужили почти три недели и не подозревали, что оставляют его навсегда.

Вскоре на горизонте в мутно-сиреневой мгле замаячила златоглавая Печерская лавра.

— Киев! Хлопцы, едем в Киев!

Студенты гурьбой сбились у распахнутых дверей «телятника», замахали пилотками, всматриваясь в знакомые силуэты днепровских круч.

— Интересно, пустят нас хоть на часок в город?

— А что, если вообще в Киеве оставят?

— Пляжи охранять, что ли?

— А может, война уже кончилась…

Ливинский не участвовал в этой словесной «перестрелке». Всегда жизнерадостный, задиристый, охочий до шуток, он был сейчас мрачным, насупленным. И все потому, что перед глазами неотступно стояла Светлана. Улыбающаяся, разрумянившаяся, в белых босоножках и дымчатом платье, в котором он видел ее в последний раз — в день ее именин. В тот вечер на его сокровенное предложение она произнесла слова, больно ранившие ему сердце: «Поговорим после экзаменов…» Ну, кто после этого не поймет, что ему отказали, как говорят в народе, «поднесли гарбуза!». Деликатно, тонко, по-интеллигентному. Именно так и истолковал Андрей ее ответ. И больше ни разу не появлялся на Печерске в доме Крутояров. И считал такое свое поведение вершиной собственного достоинства. Считал, пока не наступило 22 июня…

Надев военную шинель, человек как-то по-иному начинает смотреть на окружающий мир. Короткими солдатскими ночами Андрей вновь и вновь пытался разобраться в своем чувстве к Светлане, старался посмотреть на собственные поступки беспристрастными глазами постороннего человека. И — странное дело! — они, эти поступки, казались ему теперь по-мальчишески мелочными и противоречивыми, часто недостаточно мотивированными. Смешила та горячность и поспешность, с которой делал выводы, та непоколебимая уверенность в своей правоте, с которой решал самые сложные жизненные проблемы.

«Как много времени понадобилось мне, чтобы увериться в подлинности своего чувства и предложить ей руку и сердце. Так почему же требовал, чтобы Светлана решила это в один вечер? Наверное, ей тоже нужно было время, чтобы проверить свои чувства. И она откровенно об этом сказала. Я же истолковал ее ответ как отказ. Чудак! Почему я поступил так нечутко и эгоистично? Почему?..»

И вдруг ему подумалось, что душа Светланы схожа со скрипкой. Скрипка остается мертвой и безмолвной, пока не попадет вдохновенному музыканту. Лишь в чутких и умелых руках она просыпается, оживает и дарит чарующие мелодии. И тот, кто мечтает стать хорошим скрипачом, должен обладать огромной силой воли и великим терпением: нетерпеливые никогда не познают всю прелесть и очарование музыки. «А всегда ли я был достаточно терпелив? Нет и нет! Так чего же сваливать вину на других… Неужели счастье навсегда выпорхнуло из моих рук? Неужели оно никогда не вернется?» — не раз с замиранием сердца спрашивал себя Андрей. А что мог ответить? Решился попросить Светлану помочь ему найти ответы на эти вопросы. Написал из лагеря письмо. О бессонных ночах, о своих думах, о горьком раскаянии. И когда отослал эту щемящую исповедь, вдруг почувствовал, что с души будто камень свалился. Потом с нетерпением ждал почтальона. А тот каждый день приносил письма в роту, но только не ему. Так и оставил сегодня лагерь, не дождавшись ответа. Где уж тут быть хорошему настроению?..