Золотые врата. Трилогия (СИ)

Корсаков оторвался от гранитного вождя и устремился к беседке, разбрызгивая прятавшиеся в траве лужи.

– А мне кто‑нибудь, ва‑аще, нальет сегодня?

– Игорек, дорогой, о чем речь! – Леня поднес ему стакан.

Жадно, будто заблудившийся в пустыне бедуин, Корсаков выпил водку, как воду, тремя крупными глотками, утерся рукавом и оглядел присутствующих.

– Не надоело ли по кустам пгятаться, товагищи? – вопросил он, подражая Ильичу Первому, – не надоело пить водку и стонать о загубленной России?

– Надоело, – подтвердил Герман‑Герасим.

– Вот, Леонид! Где ты был, когда мы кровь проливали в девяносто третьем? Когда на баррикадах, против танков и спецназа стояли… и юный Гайдар впереди! Где был ты, Леонид Шестоперов?

– Э‑э… – Леня замешкался, – так это, в Стокгольме. Выставка, понимаешь…

– Не узнаю Леню‑Шеста! – трагически воскликнул Корсаков, – Леню – вождя, Леню – агитатора, горлопана, главаря! Веди нас, Леонид, еще не все потеряно, еще есть силы, а булыжник – оружие пролетариата, мы всегда вырвем из пропитой… пропитанной кровью товарищей брусчатки!

– Я готов, – ответил Шестоперов и выбросил вверх кулак, – но пасаран – они не пройдут! Победа или смерть! Кто верит в меня, кто любит меня – за мной!!! Гурген, водку не забудь.

С близкого серого неба падают хлопья снега, тают на лице, стекают за воротник, вызывая неприятный озноб. Снег лежит на киверах и шинелях построенных в каре солдат лейб‑гвардии Гренадерского и Московского полков. Лица людей угрюмы, в глазах тоска. Только что отбили ружейным огнем атаку кавалерии, впрочем, драгуны не слишком усердствовали – видимо был приказ только проверить на прочность мятежные полки. Оттесненная с Сенатской площади толпа подбадривает заговорщиков криками, метает в верные царю войска камни и поленья. Из‑за ограды вокруг строящегося Исаакиевского собора летит строительный мусор, обломки кирпича, доски.

Что– то заставило полковника Корсакова оглянуться. Карета, запряженная парой гнедых, пробилась сквозь толпу. Люди неохотно расступались. Отдернулась занавеска, в окне бледное лицо, светлые локоны спадают из‑под головного убора. Лихорадочно блестящие глаза, искусанные красные губы… Анна, зачем ты здесь? Драгунский офицер подскакал, склонился, энергично жестикулируя. Кучер разворачивает карету, последний взгляд…

Почему такая тяжесть в груди?

–  …при Бородине и под Малоярославцем. Вместе с вами лил кровь при Темпельберге и Лейпциге! Вы помните меня, солдаты? Когда я кланялся пулям? – всадник с непокрытой головой горячит коня, склоняется, заглядывая гренадерам в лица. – Покайтесь, братцы – государь милостив. Вспомните присягу…

Возмущенный голос за спиной.

–  Кто это? Остановить немедленно!

–  Генерал‑губернатор Милорадович.

–  Каховский, ну, что же ты? Стреляй!

Солдаты смущенно отводят глаза, кто‑то от души пускает по‑матушке. Тусклые штыки колышутся над головами. Князь Оболенский, с ружьем наперевес бросается к всаднику.

–  Извольте отойти, ваше превосходительство!

–  …против кого? Против самодержца? Против народа, товарищей ваших? – Милорадович взмахнул рукой, отмахиваясь от князя, как от назойливой мухи, – Братцы, оглянитесь вокруг! Россия…