Золотые врата. Трилогия (СИ)

Корсаков запрокинул голову, чтобы не дать пролиться слезам. Сквозь влажную муть он смотрел на парящие в воздухе снежинки, а они кружились, замирали и вновь парили, слагаясь в странные знаки. Уже виденные угловатые знаки, предвещающие несчастье.

– …с открытыми глазами. Игорь!

Корсаков недоуменно потряс головой. Склонившаяся над ним Марина трясла его за плечо.

– Что такое? – Игорь моргнул несколько раз, – я заснул?

– Вы спите с открытыми глазами, вот что. И растолкать вас совершенно невозможно. Вы меня пугаете, разве можно так изводить себя? Пятый час утра, ложитесь в постель и хоть немного поспите.

– Да, сейчас лягу, – Корсаков помассировал горло, встал и приоткрыл окно. Ночной воздух заставил его поежиться, – в последнее время я словно наяву вижу сны. И кажется они соответствуют историческим событиям. Знаете, будто кто‑то реконструирует эпизоды из истории, в которых участвовали Белозерские или Корсаковы и проецирует их мне в голову, как на киноэкран. Это не всегда приятно.

– Вам решительно надо отдохнуть! Поживите несколько дней у нас, отоспитесь, – предложила Марина.

– Не могу. Может быть попозже, но сейчас накопилось слишком много неоконченных дел.

Марина стала собирать бумаги в папку и вдруг остановилась, склонилась над столом.

– Это вы писали, Игорь? – она подняла листок, испещренный рядами знаков.

– Я ничего не писал, – Корсаков подошел к столу, всмотрелся в записи, – может во сне водил карандашом по бумаге? О, черт, я видел уже подобное – у меня великолепная зрительная память. Только значки стояли в другом порядке. Постойте‑ка, – он выхватил листок у нее из рук, – снежинки, что я видел во сне, вот только что… стало быть, я зарисовал то, что видел. – Он задумался, пробегая глазами строчки, – у меня есть картина «Знамение», там точно такие же руны, но стоят они в другом порядке.

Марина с тревогой всматривалась в него, словно Корсаков открылся ей с неожиданной стороны.

– Вы знаете, что это? Это шифр тамплиеров. Часть бумаг Белозерских была зашифрована с его помощью и мне пришлось изучить шифр. Позвольте, – она зажгла верхний свет и, нахмурившись, попыталась прочитать ломкие знаки.

Корсаков увидел, как внезапно кровь отлила от ее лица.

– Что? Что такое, Марина?

– Ничего, – она уронила листок на стол, – ничего.

– Но вы что‑то поняли.

– Да… нет… Игорь, сожгите эти записи, – она умоляюще взглянула на него, – я прошу вас, сожгите немедленно.

На висках девушки проступили капли пота, зрачки почти заполнили радужку глаз, губы задрожали. Корсаков потряс ее за плечи.

– Да скажите же, что вы прочитали! Для меня это может быть очень важно.

– Альтернатива… Нет, нет, я не могу, нельзя…

– Что за альтернатива? Почему нельзя?

Вспышка света, озарившая холл, отбросила их тени на стену, подхваченные внезапным вихрем листки закружились по комнате. Корсаков оглянулся. Возле окна парил багровый шар, размером с грейпфрут. Подрагивая, он двинулся вперед. Пурпурные и алые полосы ползли по его поверхности, сливались, не смешиваясь, точно змеи. Кроваво‑красные протуберанцы делали его похожим на маленькое багровое солнце, невесть как вспыхнувшее в комнате.

Корсаков отступил, закрывая собой Марину, жар опалил лицо, он попытался закрыться от нестерпимого света ладонью. Шар завис над столом среди парящих в воздухе листов. Бумага с записанными рунами стала на глазах желтеть, корежиться, и наконец вспыхнула, мгновенно обращаясь в черный пепел. Легкий и невесомый он реял над столом, похожий на черную грозовую тучу. Затем будто кто‑то растер его невидимыми пальцами – распадаясь на мельчайшие частицы пепел просыпался на стол черным дождем.

– Их все равно сожгли, – прошептала Марина.

– Стойте спокойно, не двигайтесь, – предупредил ее Корсаков.

Шар проплыл над столом, направляясь к открытой комнате, из которой вышла Марина. Девушка толкнула Корсакова, пытаясь вырваться.

– Там Павел.

– Пашка! – заорал Игорь, –…

Светящаяся сфера дрогнула, раздуваясь, как детский воздушный шарик, взмыла под потолок. Корсаков бросил Марину на пол и едва успел рухнуть сам, как раздался оглушительный взрыв. Невероятная сила подхватила его и швырнула в черное небытие, как штормовая волна бросает на скалы терпящий бедствие корабль.

Вальс! Передо мной твое лицо, румянец во всю щеку, глаза блестят, приоткрытые губы обнажили жемчуг зубов. Ты смеешься, но смех твой тает в переливах оркестра и мы кружимся среди пышных платьев, парадных мундиров в духоте зала и хрусталь бросает на нас блики огней, преломляя их во все цвета радуги…