Золотые врата. Трилогия (СИ)

Они вышли с другой стороны кузни. Здесь, в саду, довольно сильно заросшем травой и кустами смородины и крыжовника, стояла увитая хмелем беседка. В беседке пыхал самовар, увенчанный заварным чайником, на столе стояли чашки, сахарница, лежали в плетеной корзинке баранки и пряники.

– Угощение в русском стиле, – сказал Корсаков.

– Чай, кофе? – спросил, присаживаясь на широкую скамью, Гладышев.

– Конечно, чай. Кофе из самовара – это дурной вкус.

Вениамин удовлетворенно хмыкнул и поставил перед гостем чашку с блюдцем.

Чай был крепким и вкусным, со смородиновым листом и, возможно, мелиссой. Корсаков с наслаждением выпил чашку, налил вторую. Вениамин не спеша прихлебывал из блюдца, вприкуску с кусковым сахаром. Пододвинув Корсакову корзинку с баранками, сам взял одну, без видимого усилия раскрошил ее в кулаке и захрустел, перемалывая крепкими зубами.

– Гой, ты Русь моя родная… – пробормотал Корсаков, вытирая выступивший на лбу пот.

Легкий ветерок шевелил листья яблонь, жужжали пчелы, потрескивали угли в самоваре.

Допив чай, Игорь откинулся на скамейке, закурил. Гладышев, с неодобрением покосившись на сигарету, налил себе еще чашку.

– А ты, Веня, неплохо устроился, – сказал Корсаков. – Свой дом, тут же рабочее место. Видать, неплохо современные кузнецы зарабатывают.

Вениамин едва заметно пожал плечом, сломал в кулаке еще одну баранку.

– А кто это к телефону подходил? – спросил Корсаков. – Секретарша или жена? Очень, понимаешь, оберегает она тебя от посетителей.

– Угу.

– А там кто? – Корсаков обернулся к кузне. – Ученики или подмастерья? Детей‑то завел или не торопишься пока?

– Угу.

– Веня, – с чувством сказал Корсаков, – ты рискуешь потерять самое ценное приобретение человечества за всю историю цивилизации – членораздельную речь.

– Угу.

– Сколько мы не виделись? Лет семь, восемь? А ты сидишь, как пенек с глазами, и баранки трескаешь.

– Ну… я думал, ты спросить чего хочешь, – буркнул Вениамин.

– Ты не рад, что ли, моему приезду? От работы тебя оторвал? Ну, извини! – Корсаков развел руками.

– Да рад я, рад. Ты же знаешь: не любитель я языком чесать. Бери вот баранки, пряники. Пить я с утра не буду – работать еще, да и не большой я любитель выпивки.

– Молодец, – одобрил Корсаков. – Тогда давай о деле. Я там кое‑что привез, хотел бы тебе показать.

– Тащи сюда.

Корсаков через кузню вернулся к машине, вынул из багажника сверток. Парнишка все так же смотрел в окошко из огнеупорного стекла. Отсветы пламени играли на его серьезном лице. Два молотобойца выволокли из печи раскаленную заготовку и, бросив ее на наковальню, принялись отбивать, чередуя удары большого молота и двойные удары молотка. На Корсакова они не обратили никакого внимания.

Вениамин освободил стол, переставив посуду и корзинку на скамью. Корсаков положил сверток, развернул его и присел напротив Гладышева, наблюдая за его реакцией.

Вениамин отставил чашку, степенно вытер усы платком и наклонился вперед, рассматривая клинки. Брови его поползли вперед, нависая над глазами. Коротко глянув на Игоря, он осторожно взял обеими руками меч и поднес к глазам. Большим пальцем проверил остроту лезвия, щелкнул ногтем по клинку, склонив голову, прислушался. Цокнув языком, приподнял бровь, снова быстро посмотрел на Игоря, затем, отложив меч, взял в руку обломок «карабелы». Внимательно осмотрев клинок на изломе, отложил его и откинулся на спинку скамьи.

– Спрашивать, откуда они у тебя, наверное, не стоит, – сказал он.

– Я могу что‑нибудь придумать, но оно тебе надо?

– Не надо, – согласился Вениамин. – Что ты хотел узнать?

– Прежде всего: можно ли починить саблю?

– Вряд ли. Конечно, я могу сварить обломки, но место шва скрыть не удастся. Вид будет не тот. Если она дорога, как память, то сойдет, но серьезный коллекционер такое оружие не оценит. Можно переварить и отковать новый клинок из металла старого, но качества того уже не будет.

– А если заменить клинок?

– Можно. Я могу провести анализ металла, приблизительно, подобрать сталь, сходную с той, из которой клинок сделан. Форма и свойства будут идентичны или почти идентичны. Хотя, конечно, ценность этого оружия именно в целостности его. Никогда не видел столь качественно сохранившегося оружия, если, конечно, это не новодел.

– Это оригинал, – сказал Корсаков. – Так, во всяком случае, меня уверяли.

– После анализа я смогу сказать точно. Если судить по внешнему виду, по структуре металла на изломе, я бы датировал этот клинок началом – серединой семнадцатого века. Ты хоть представляешь его стоимость?

– Весьма смутно, – признался Корсаков.

– Вот то‑то и оно. Здесь не одной тысячей долларов пахнет.

– Мы можем сделать так: я оставлю саблю у тебя и спрошу хозяина, что он предпочтет. А что по поводу меча?

Гладышев снова взял меч в руки, прищурившись, полюбовался лезвием и кивнул Корсакову, приглашая следовать за собой.