Золотые времена

– Не беда! Теперь вы всё узнаете! Наверняка! – Голос декана начал крепнуть и потрясать. От охватившего его ораторского жара накладная борода обвисла и принялась местами тлеть, отчего декан взвился еще сильнее. – Великолепно? Да! Неоспоримо? Да! И вообще!.. Вы думаете, это – шутки-прибаутки? Нет! Это только начало!

– На меня с потолка летит. Потише, – пожаловался из угла гигант Пупель Еня.

– Знаю, – сухо отозвался декан, но притих.

Глядя на него, Ривалдуй вдруг ощутил смертельную тоску и пакостный зуд в кулаках.

Однако он вовремя вспомнил, что мордобой с деканом экзаменов не отменяет, и потому лишь насупился и снова браво шаркнул ножкой.

Декану это понравилось.

Он чуток отхлебнул из граненого лафитничка и, добро заведя глаза, заворковал:

– Театр – это глыба, кулуары, океан… Да-с! Хиханьки и хахоньки – как исторические откровения. И – наоборот. Маски, роли, гонорары и гастроли. Я сам – бывалый гастролер. Тартюф, Отелло, Макинпот, коза-дереза… Сколько граней! Вот вас в одну и запихнут.

– За что? – перепугался Ривалдуй.

– Зачем! – поправил декан. – А все затем, чтоб было легче. Мы тут насчет мето́ды размышляли. Как бы это все поинтересней… О хронопрочешизме не слыхали?

– Нет, – с надеждою сознался Ривалдуй.

– Тогда – объясняю: вы Шекспира не читайте, а все будет по-другому. Мы вас в «Отеллу» зашлем. Прямо – в самую рукопись. Там вы малость пооботретесь, разговоритесь, оглядитесь, а потом – р-раз! – и назад. На экзамен, значит. Тут всё и выложите. Как поняли, как вжили́сь. Какие проблемы, какие средствá. Идея, композиция и – характеры. Вы – очевидец, соучастник, вам, так сказать, дано. Ясно?

– Не совсем, – поморщился Ривалдуй. – Я ж ни обычаев, ни языка не знаю…

– В Засыльнике всему научитесь, – махнул рукой декан. – Очень толковое место. Наука сегодня в ногу с театром идет. Не забывайте.

– А когда лететь? – осведомился Ривалдуй, почувствовав подвох.

– Да прямо сейчас! Давайте-ка я вас провожу… Вы будете первый, – ободряюще подмигнул декан.

– А я стоять, что ль, буду, да? – высунулся из-за шкафа Пупель Еня.

– А темноты ты все боишься? – строго спросил декан, поправляя бороду.

– Боюсь, – сумрачно, но твердо сказал Пупель Еня.

– Тогда – стой. Ведь тьма веков… Театр! Приучайся.

Он вошел в полутемную пустую комнату, и голос из-под потолка наставил:

– Ступайте прямо, ничего не бойтесь, раскройте дверь и – до свиданья.

И тотчас неведомая сила вдруг сжала, скрутила его, неистово впихивая в букву, облекая в междубуквенную плоть, однако же не больно, разве что под мышками защекотало; вслед за этим что-то треснуло, дало ему хорошего пинка под зад, и тогда Ривалдуй, внезапно ощутив под левою ладонью рукоятку шпаги, быстро и уверенно шагнул в дверной проем, в который солнечно заглядывала улица острова Кипр, где обосновался сам Отелло-мавр с супругой Дездемоной.

Улица была широкая и не мощеная.

От силы двухэтажные, дома смотрелись неказисто и стояли тесно в ряд – почти сплошной стеной.

Проносившиеся мимо кареты и одинокие всадники поднимали ужасающую пыль, что мигом навело Ривалдуя на мысль: «Ну, совсем как у нас на Столбовом!»

Это было приятно.

Он двинулся вперед, глазея по сторонам.

Справа сразу четверо с остервенением дрались на шпагах; женщины, полоща юбки на ветру, бежали от греха подальше; зеленщики, булочники и прочий люд, одобрительно кивая, таращились на поединок.

На площади, в конце улицы, ссутулившись, торчала виселица, а вокруг галдела пестрая толпа, и голопузые детишки с упоением швыряли друг в друга конские лепешки, равнодушно принимая подзатыльники и оплеухи взрослых.

Ривалдуй блаженно зажмурился и, расправив плечи, подставил лицо под знойное солнце.

Это была его первая солнечная ванна в самой что ни на есть шекспировской эпохе.

И совсем недурно здесь, жить можно…

«Тьма веков, вот ерунда! – подумал он, ухмыльнувшись. – Да какая же тут тьма?! Это праздник, разгул, наслаждение. Ай да Кипр!»

Однако насладиться вволю он не успел.

– Я удавлю ее! Я прикончу эту шлюху! – вдруг раздалось за его спиной.

Краем глаза Ривалдуй заметил, как горожане, разом побросав свои дела, ретиво брызнули во все стороны, и в следующее мгновение увидел здоровенного чумазого детину, потного и голого по пояс, однако при шпаге, в оранжевых штанах и голубых ботфортах.

Детина жутко звенел шпорами, потрясал кудлатой головой с массивной золотой серьгою в левом ухе и, размахивая руками, мчался посреди улицы, как тяжелый бомбардировщик по взлетной полосе.

От него шел пар и завивался в кольца.

Улица притихла.

– С дороги! – властно скомандовал детина. – Скручу, зарублю, и вообще!..

– Здрасьть! – презрительно ответил Ривалдуй и машинально шаркнул ножкой. – Попробуй-ка – тронь! Я ведь и шпагой могу. Ткну – и всё тут.

– Уйди, нечестивец! – предупредил трагически чумазый. – Не становись поперек страсти. Я, мавр Отелло, убью свою Дездемону!

– Ну и дурак, – рассудительно заметил Ривалдуй. – Совсем дурак.

– Оскорблять?! – побелел роскошный мавр.

Ривалдуй пригляделся к его кулачищам и мудро решил, что шпага сейчас только помешает.

Он отшвырнул ее и занял боксерскую стойку.