Золушка

Наоборот, Эльза, а со слов ее и Этьен хорошо понимали, что их существование – трудное и горькое. Эльза хорошо помнила Кальвадос, собственный дом и сад, собственные поля и луга, лошадей и скот, и всю обстановку зажиточного землевладельца, каким был ее отец до несчастья и своего разорения. Она даже помнила, хотя и смутно, что, будучи лет пяти-шести, имела такие же платья, какие видит теперь на девочках богатых буржуа Териэля.

Когда Эльза, вернувшись из школы, резко объяснялась с Баптистом по поводу предложения графини Отвиль, Анна, отложив швейную работу, отправилась на кухню готовить обед и была занята приготовлением какого-то соуса. Всегда неторопливая в движениях, она тихо, как будто лениво, с паузами, возилась с овощами, мыла их, резала, без нужды перебирала и переглядывала… Мысли ее заняты были не тем. Она тоже перебирала и обдумывала те похвалы красоте дочери, которые поутру расточали ей графиня Отвиль и господин из Парижа. Сама она считала красивой только одну свою дочь, белокурую Марьетту, которая была наиболее похожа на нее.

Смуглых и черных Рене и Эльзу, уродившихся в отца и по атласно оливковой коже истых квартеронок – Анна считала оригинальными дурнушками, и, удивляясь, что обе всем нравятся, все-таки была этим по-матерински горделиво довольна.

– Да что мои дочери! – говорила она часто знакомым. – Вот если бы вы видели меня, когда мне было 18 лет. Вот моя Марьетта – иное дело. Она вся в меня уродилась. А те две совсем в бабушку, которая была негрессой… Подумайте! C’est tout dire – des quarteronnes![157]

– Именно оттого они обе и красивы! – заявляли некоторые териэльцы. – Креолы славятся красотой по всему миpy, и в особенности квартероны.

– Quelle blague![158] – восклицала всегда Анна. – Можно ли быть красивой с оранжевой кожей? Подумаешь, что Рене и Эльзира вечно больны, и что у обеих… On dirait la jaunisse[159]…

«Так, так. On dirait du veau![160]» – думалось иному шутнику-собеседнику, которому нравилась Эльза и, в особенности, величаво красивая Рене.

Глава 12

Войдя в домик и в кухню, Эльза молча, не здороваясь с матерью, села на деревянный табурет и внимательно пригляделась к Анне, стоявшей к ней профилем. Она всегда могла прочесть тотчас на лице матери что-либо способное ее смутить или же совсем успокоить. Анна не умела хитрить и, когда ей приходилось действовать по наущению или под давлением приказа своего любимца, она, смущаясь, объяснялась с дочерью, не смея заглянуть ей в лицо.

На этот раз Анна была спокойна и ее светлые глаза, еще красивые, если не цветом, то очертаниями, спокойно и ласково глянули на дочь.

На расспросы Эльзы о цели неожиданного визита Отвилей, Анна объяснила ей, что все дело затеял находящийся в гостях у графини un faiseur de poupee[161] из глины и из мрамора, как он сам объяснил про себя.

– Что же он хочет от меня? – спросила Эльза.

Мать объяснила все то же, что и Баптист… Эльза должна будет спокойно сидеть для того, чтоб господин из Парижа, monsieur de Montclair, делал с нее изображение девочки из глины.

– Мы уговорились… rien que la tete[162], – прибавила Анна.

– Как это? – спросила Эльза, не понимая.

– Только одну твою голову, то есть лицо и шею. А не более.

– Не понимаю, что ты говоришь… Чего «не более»?

– Он сначала хотел тебя всю делать. Так сказала графиня. Ну, а потом…

– Что-о? – протянула Эльза и вытаращила глаза на мать. – Всю?.. Как всю?!

– Они, эти артисты делают целые эдакие фигуры. Называются статуями. Целые изображения. Des corps entiers[163]. И графиня начала было говорить, чтобы я позволила тебе poser devant lui[164] для целого изображения.

Наступило молчание.

Анна, занятая соусом, не смотрела на дочь и не могла видеть выражения, которое появилось на лице Эльзы.

Девочка сидела недвижно, словно одурманенная ударом в голову и, не моргая, глядела на мать своими большими яркими глазами. Наконец, она будто очнулась и выговорила глухо:

– Он хотел делать с меня куклу… совсем…

– Да. Tout le corps[165].

– Но ведь тогда надо быть раздетой.

– Да. В этом-то все и дело.

– Toute nue?[166]

– Ну да. Я на это не согласилась.

– Кто это первый сказал и предложил тебе?

– Графиня. А потом и он заговорил, стал упрашивать, объясняя, что это самое обыкновенное дело… Не обидное.

– И ты не вышвырнула их за дверь?!.. Этих свиней!!.

Анна пожала плечами…

– Ox, если бы был жив отец! – воскликнула Эльза и вдруг расхохоталась громко и дико. – Да! Как бы он угостил этих сытых свиней. Знаешь что, матушка. Я завтра пойду в замок и скажу этому Монклеру, что я согласна на его условие. Я буду сидеть перед ним совсем без платья. Но с условием, чтобы он сначала разделся и голый пробежал от Териэля до Парижа.

– Его арестуют, как сумасшедшего! – рассмеялась Анна.

Эльза ничего не ответила, задумалась и затем вдруг заговорила резко и решительно:

– Ты говоришь, что получишь за это сто франков?

– Да. Ты должна тотчас же с первого дня спросить их у графини вперед. Если не даст, то делать нечего.